Елена Муравьева - ЖИЗНЬ в стиле С

Из-за денег? Я хорошо обеспечен.

Любому тезису находился антитезис, обесценивая идею брака как таковую.

К сорока годам Андрей решил не жениться никогда. Сейчас, глядя в спесивое лицо модницы на портрете Спиро, размышлял, не изменить ли принципам. Серьезных оснований к тому не было, зато несерьезных набиралось великое множество.

С удивлением и даже некоторой опаской Андрей наблюдал за изменениями в собственном поведении. В присутствии новой секретарши он все время улыбался, шутил, безобразно много говорил и, что самое ужасное, ощущал дурацкие позывы к откровенности. Это были плохие симптомы. Они однозначно указывали на то, что Таня ему не безразлична. Что она ему нравится. Да, следовало признать: ему нравятся строгие грустные глаза, неулыбчивые губы, густые каштановые волосы, ладная фигурка. Нравится лишенное кокетства поведение; сжатая волей, скомканная женственность, которую, как талант не пропьешь; которая видна в каждом жесте и слове.

— Все из-за тебя, — сообщил Рощин моднице на портрете. — Висишь тут, корчишь рожи, покой смущаешь. Ну, похожи вы и что? Мало ли в жизни всяких совпадений?

Всяких — много, таких — мало, ответствовал гордый взгляд.

Рощин нахмурился. Его крайне раздражало то, что Таня не замечает его интереса. Или замечает, но игнорирует. Впервые за много лет он чувствовал нечто, способное перерасти в истинную симпатию, и не хотел, боялся даже, столкнуться с отказом. Затаенное, ущербное, выползавшее время от времени из темных закоулков, бубнило в мозгу:

«Меня никто не любит. Или любят ради денег, ради возможности покрасоваться рядом с известным писателем. Ей это не надо. Значит, не нужен и я…» — некозырная внешность, животик, плешь на макушке — свои минусы Рощин знал отлично. — Она молода и хороша собой, зачем я ей? — Таня была моложе на одиннадцать лет. — У нее своя жизнь и другие мужчины», — Андрей перевел взгляд с портрета на окно. За стеклом куролесил май, истекал теплыми веселыми дождями. Струйки бежали по стеклу, догоняя одна другую, сливаясь воедино и разбегаясь навеки. — Зачем люди женятся? — утешая себя, завел старую песню Рощин. — Из-за детей? Но у меня никогда не будет детей. Из желания быть вместе? Но у меня нет такого желания…»

Неправда. Желание появилось. И ощущать его было одновременно страшно и приятно. И очень непривычно.

Часы в гостиной на первом этаже ударили полдень. Приглушенные расстоянием гулкие удары отозвались в душе новой волной тоски. Время идет, а господин писатель вместо того, чтобы работать, изводит себя томлениями. Нынешним утром удалось выжать из себя лишь два небольших абзаца. Стыд и позор! И что теперь делать? Насиловать себя или плюнуть на план и пойти пообедать? Обедать! Рощин легко подхватился с кресла, словно полдня ждал этой команды, толкнул дверь, услышал пронзительный крик, грохот и, не успев удивиться и испугаться, увидел, что Таня лежит у основания лестницы в какой-то странной нелепой позе, запрокинув вверх бледное лицо. Перескакивая через ступени, Андрей бросился вниз.

— А— а— а.. — застонала Таня.

— Господи, вы живы? — взмолился Рощин.

С первого этажа на второй, в кабинет, поднималась крутая, под сорок пять градусов лестница. С нее Таня и скатилась, когда резко распахнув, открывавшиеся наружу двери, Андрей шагнул ей навстречу.

— Танечка, что с вами? Что, милая?

— Вызовите скорую.

— Господи… — дрожащими пальцами Рощин набрал номер. — Примите вызов. Несчастный случай. Женщина упала с лестницы. Да? Жива. Разговаривает. Стонет…Скорее, пожалуйста.

Скорая диагностировала множественные ушибы, перелом правой стопы и легкое сотрясение мозга.

— Хорошо отделались, — буркнул врач. — Акт составлять будем?

— Какой акт? Зачем? — удивилась Таня.

— Мало ли… — не утерпела пожилая фельдшерица, — вдруг захотите в суд подать на своего приятеля… — она кивнула на Рощина.

— Вы, что же думаете, будто я столкнул ее с лестницы? — Рощин вспыхнул от возмущения.

— Не надо никакого акта, — жертва насилия вымученно улыбнулась. И попросила, — дайте лучше моему приятелю сердечное. А то, не ровен час, в обморок упадет.

Рощин и в правду чувствовал себя ужасно. Пальцы дрожали мелкой истеричной дрожью, горло раздирал шершавый, похожий на наждак, кашель. «Господи, я ее чуть не убил…» — крутилась в мозгу страшная мысль.

— Будем госпитализировать. Собирайтесь.

Из больницы Андрей позвонил Валентине. Та примчалась немедленно, побеседовала с врачом, объявила: