Елена Руденко: Неспящая Душа[СИ]

— Мне не хотелось говорить этого при сестре, — быстро произнесла Каверина полушёпотом, — но Енской был очень суровым и жестоким человеком. Возможно, таким его сделали жизненные невзгоды, но он дурно обращался с моей сестрой.

— Дурно обращался? - я попросил уточнить, подобные выводы можно истолковать по-разному.

— Во-первых, Енской был прижимист, но не скупец...

— Он ограничивал супругу в средствах?

— Нет... не особо, но требовал постоянных отчётов... Ещё Енской желал от супруги беспрекословного послушания - для меня это было бы очень унизительным. Он пытался заставить и меня подчиниться его воле, но у меня не столь кроткий нрав, — она гордо улыбнулась.

О нраве красавицы Кавериной судачило всё водяное общество, некоторые дамы даже боялись даже заговорить с Аннет, чтобы не получить в ответ меткую колкость.

— Он контролировал каждый шаг супруги? - спросил я.

— Верно, именно так! - ответила Каверина.

— Ваша сестра оставалась довольна подобной жизнью? - я знал, что многие дамы любят, когда их чрезмерно опекают.

— Поначалу подобный контроль очень нравился моей сестре. Вы же видели, какого она нрава! Она очень робкая и нерешительная, она не может даже распоряжаться со слугами. Ей был нужен именно такой супруг.

— Потом опёка ей наскучила?

— Нет, не в этом дело... Енской начал вести себя слишком грубо, он требовал от неё полного послушания. Без него супруга не смела даже заказать себе платье: цвет, ткань фасон платья - всё согласовывалась с ним. А также обувь, украшения и причёска — должны быть полностью одобрены супругом. Однажды она осмелилась приколоть к платью белую розу! Какой разразился скандал!

Каверина вздохнула.

— Мне было очень жаль свою бедную сестру, — произнесла Аннет печально, — даже для её кроткого нрава подобный контроль показался тиранией. В обществе она усиленно старалась казаться довольной своей супружеской жизнью, но я слышала, как она украдкой плакала, запершись в своей комнате...

Я поблагодарил Аннет Каверину за откровенность.

— Простите, — обратился я, уходя, — я слышал о самоубийстве одного знатного господина, который оказался карточным шулером... Не его ли разоблачил Енской?

Каверина помрачнела.

— Да, всё верно, речь шла именно о нём...

Журавлёв, один из наиболее неприятных мне светских хлыщей, старался держаться с холодной учтивостью. Его семья добилась привилегий благодаря деньгам, полученным за счёт ростовщичества, чего новоиспечённый светский господин не любил вспоминать. Он встретил меня в халате за утренним кофе, хотя время уже было далеко за полдень. Несмотря на домашний наряд, его лицо было напудрено и нарумянено, а завитые волосы тщательно напомажены.

— Я веду следствие смерти полковника Суханова, — произнёс я, — позвольте узнать, где вы были в утро его смерти?

— Я поспал почти до обеда, — ответил он, — не пристало подниматься слишком рано!

Сделав глоток кофе, он окинул меня гордым взглядом. Не знаю, какая гримаса невольно промелькнула на моём лице, но Журавлёв поспешил отвести взор и явно стушевался.

— Это возмутительно! - наконец, произнёс он. - Как вы смеете подозревать добропорядочных людей в убийстве!

— Служба обязывает, — ответил я кратко.

— Ах, служба...

На ухоженном лице собеседника промелькнула тень презрения.

— Вы были знакомы с господином Енским? - спросил я.

— Нет, не имел чести знать, — ответил Журавлёв.

— Несколько мне известно, у вас были напряжённые отношения с полковником, — напомнил я.

— Старый сноб, он невзлюбил моего отца, и постоянно говорил в обществе нелицеприятные вещи о прошлом моей семьи, — ответил Журавлёв. - Как долго вы будете донимать меня своими подозрениями?

Мой собеседник снова гордо запрокинул голову.

— Спешу вас разочаровать, наша беседа только начата, — ответил я сурово.

— Учтите, я не намерен сносить оскорбления! - пригрозил Журавлёв.

— Позвольте узнать, какую кару вы мне приготовили? — мне стало смешно, наверняка, этот павлин ни разу не держал в руке пистолета.

— У меня есть серьёзные связи, — произнёс он оскорблённым тоном, — я могу добиться, чтобы вы лишились службы, которой так дорожите...

Эти слова рассмешили меня, стоило больших трудов, чтобы не расхохотаться. Я вопросительно посмотрел на светского болтуна, который опустил взор. Он попытался взять чашку, чтобы сделать глоток кофе, но дрожь в руках не позволила ему. Журавлёв испугался, не знаю - за свою жизнь, или за возможность стать отверженным высшим светом.