Лора Роулэнд - Дворец вожделений

— Кто же эти таинственные подозреваемые? — спросил он.

Это была опасная ловушка. У Сано подпрыгнуло сердце. Хосина резко втянул в себя воздух. Янагисава пришел в ярость, видя западню, поставленную священником, но не в силах ее избежать.

— Открыть имена подозреваемых сейчас означало бы поставить под угрозу расследование. — Голос Янагисавы был так холоден, что мог обратить в лед даже пламя. — Мы не должны ни вспугнуть похитителей, ни посеять среди них панику, которая может повредить заложницам.

Рюко хмыкнул, разгадав уловку Янагисавы:

— Едва ли этого стоит опасаться, поскольку очевидно, что у вас нет никаких подозреваемых. Вы не можете назвать их, потому что они не существуют.

Сано понимал, что канцлер не мог назвать их — как не мог и обосновать свою версию, — поскольку возведение клеветы на врагов из лагеря Токугавы поставило бы под сомнение его преданность сёгуну. На щеке Янагисавы дернулся желвак, злоба, словно лава, кипела в его черных глазах. Редкая возможность наблюдать, как кто-то переигрывает Янагисаву, не доставляла Сано никакою удовольствия, поскольку на этот раз они были на одной стороне.

— Ваше превосходительство… — осторожно начал Янагисава.

— Молчать! — взвизгнул сёгун.

Обрушившаяся тишина парализовала всех присутствующих. Янагисава, казалось, был потрясен, что сёгун разговаривает с ним в таком тоне. Хосина сидел с открытым ртом, не веря своим глазам. Сано понимал, что и у него, видимо, такое же лицо. На губах Рюко играла самодовольная улыбка.

— Чтобы я от вас больше не слышал ни слова! — Сёгун указал на Янагисаву, его голос и рука дрожали от ярости. Он ткнул пальцем в Сано и Хосину: — От вас тоже. Вы все… э-э… разочаровали меня. Вы не заслуживаете того, чтобы я нас слушал!

Сано, Янагисава и Хосина молчали, боясь пошевелиться. Сёгун обладал правом казнить и миловать любого, и годы верной службы и даже амурная близость не спасали вассала, осмелившегося его разгневать. Он казнил людей за меньшие прегрешения и в теперешнем плохом настроении мог обречь на смерть своего канцлера, начальника полиции и сёсакана-саму за собственный припадок бешенства. Сано замер от ужаса и внезапного желания расхохотаться. Никакое умение канцлера Янагисавы манипулировать сёгуном не способно помочь им, раз ему запрещено говорить.

Сёгун повернулся к священнику Рюко.

— Люди, на которых я рассчитывал, подвели меня, — пожаловался он. — Вы мне поможете?

Торжественное, полное достоинства лицо священника не могло скрыть удовлетворения, которое он испытывал.

— Я сделаю все, что в моих скромных силах, ваше превосходительство. — Он бросил коварный взгляд на Янагисаву, побагровевшего от рвущейся наружу смертельной злобы.

— Тогда скажите, как мне спасти мать, — взмолился сёгун, облекая Рюко доверием, которое потерял к Сано, Мнагисаве и Хосине.

— С вашего разрешения, я погадаю на священных костях, — сказал священник.

Он подозвал трех монахов и что-то тихо приказал им. Те принесли жаровню с горячими углями и черный лаковый столик, на котором стояли курильницы с благовониями, свечи, чашки с саке и фруктами, миска с вареным рисом, палочки из вишневого дерева и пять чистых, отполированных нижних пластин черепашьего панциря. Монахи зажгли свечи и благовония. Один из них передал Рюко костяную пластину, остальные нагревали в углях палочки.

— О, боги удачи, я с глубоким почтением прошу вас рассказать нам, где находится досточтимая госпожа Кэйсо-ин, — воззвал Рюко.

Один из монахов подал ему палочку с ярко пылающим кончиком. Рюко прижал кончик палочки к ложбинке на пластинке панциря. Сёгун наблюдал за его манипуляциями с жадным вниманием, а Сано с тем же неодобрением, какое читалось на лицах Янагисавы и Хосины. Гадатели устраивали подобные ритуалы с черепашьими панцирями и костями животных с древних времен, а предсказатели открывали тайные истины и управляли поступками военачальников и императоров, однако ворожбой вовсю пользовались и шарлатаны для обмана легковерных.

— Что должен сделать его превосходительство, чтобы вернуть свою мать? — нараспев проговорил священник Рюко.

Его ассистенты стали дуть на палочку, и та вспыхнула на черепашьем панцире. Запах жженой кости смешался со сладким ароматом благовоний. Жар опалил пластину, послышалось потрескивание. Рюко повторял действо до тех пор, пока палочки не сгорели почти до основания, дым плыл по комнате, а на всех пяти пластинах виднелись многочисленные трещины.