Гонсало Гинер - Тайна масонской ложи

Женщина, вцепившись в руку мужа, начала плакать, а он с изумлением и тревогой слушал эти зловещие слова. Наконец альгвасил закончил читать.

— Также сообщаем вам, что начиная с этого момента будет сделана опись всего вашего имущества и оно будет находиться под арестом до тех пор, пока не закончится разбирательство по этому делу.

— Я требую сообщить мне, в чем меня обвиняют! — гордо вскинув голову, заявил Росильон.

— Я требую… — передразнил его епископ. — Могу вас заверить, что в вашем положении у вас уже нет возможности что-либо требовать, в том числе и каких-либо разъяснений. Уж лучше призадумайтесь, чиста ли ваша совесть. Мы, конечно, не откажем вам в милосердии, если вы покаетесь в совершенном преступлении. Однако вам необходимо проявить при этом надлежащее рвение, чтобы у нас не возникло сомнений в том, что ваше покаяние искренне.

— Это настоящий произвол! — Росильон еще больше повысил голос. — Нужно немедленно сообщить маркизу об этом безобразии.

— Если вы хотите смягчить свою участь, то лучше как можно быстрее сознайтесь, ибо, прежде чем прийти к вам, мы — как вы, наверное, и сами догадались — сообщили о своих намерениях маркизу, и с его стороны не последовало каких-либо возражений. — В отличие от помрачневшего обвиняемого, инквизитор злорадно усмехался, как будто испытывал особое удовольствие от происходящего. — Итак, нам необходимо отвести этого обвиняемого в тюрьму! — ехидно сказал он своим подчиненным. — И немедленно составьте опись его имущества! — обратился он к писцу.

Оба альгвасила придвинулись к Росильону, готовые применить физическую силу в случае его малейшего сопротивления. Они уже привыкли к тому, что редко кто из обвиняемых не пытался спорить и сопротивляться. Поскольку они оба были и повыше ростом, и покрепче Росильона, они считали, что без особого труда справятся с ним, если придется применить силу. Однако произошло нечто совершенно неожиданное: жена Росильона почти с кошачьим проворством бросилась на одного из альгвасилов, уже собравшегося было схватить ее супруга за руку, и вцепилась ногтями в его лицо с такой яростью, что оставила на его щеке три глубокие царапины, причем так близко от глаза, что чуть было не угодила в него острыми ногтями. Затем она метнулась ко второму альгвасилу, однако он на долю секунды опередил ее и дал ей такую оплеуху, что она отлетела к стене и упала на пол. Альгвасил тут же повалился на нее сверху и так придавил ее своим телом, что почти лишил возможности двигаться. Все остальные тем временем набросились на Росильона и, несмотря на его яростное и отчаянное сопротивление, сумели совладать с ним и связали его по рукам и ногам, а альгвасил своей мускулистой рукой при этом так сдавил Росильону шею, что тот едва мог дышать.

— Я не позволю вам забрать моего мужа!

Придавленная к полу вторым альгвасилом женщина беспрерывно брыкалась и кричала, царапая ногтями своего противника, пытавшегося утихомирить ее. И пока она предпринимала ни к чему не приводившие усилия, в ее мозгу лихорадочно проносились жуткие мысли, среди которых доминировала мысль о том, какая ужасная участь, по-видимому, ожидает и ее мужа, и ее саму. Она испытывала неимоверные страдания от того унижения, которому подверглась, однако хуже всего для нее было осознание того, какую тяжкую душевную травму может получить ее дочь Беатрис, если она сейчас войдет и станет свидетельницей творящегося здесь грубого насилия. Она почувствовала, как ей безжалостно заломили руки за спину — так резко, что едва не вывихнули плечевой сустав. У нее ручьем полились слезы, причем даже не столько от боли, сколько от бессильной ярости, хотя боль постепенно вытесняла ярость. Затем ей начали связывать толстой веревкой запястья, а еще одной веревкой щиколотки, почти лишая ее возможности двигаться.

— Ну, теперь эта вонючка хорошо связана и больше не доставит нам хлопот.

Эти слова, произнесенные хриплоголосым альгвасилом, больно задели Росильона, но единственное, что он мог сейчас сделать, — это выразить робкий протест.

— Я прошу вашу милость, чтобы объектом ваших усердий являлся только я и чтобы вы избавили от подобного унижения мою жену, которая ничем не провинилась перед святой инквизицией.

— Мы с удовольствием так бы и поступили, если бы были уверены, что она не станет создавать нам проблем, — ответил иезуит. — Однако здравый смысл подсказывает нам, что нужно попридержать ее еще некоторое время.