Наталия Ларионова: Шестая печать

Хозяин! Хозяин! Надо уходить. Вода поднимается все выше. Все наши соседи уже ушли и только мы остались.

Дождь шел уже третий день, то чуть стихая, то вновь набирая силу. Подобные дожди в конце лета шли, чуть ли не ежегодно, но сейчас река, словно не понимая этого или же не желая смириться, начала выходить из берегов, заливая прибрежные дома и разливаясь, все шире и шире. Затопив первые этажи тех домов, что стояли пониже, она и здесь уже подобралась к окнам первого этажа, выходящим на реку и проникла в дом, затопив подвал и покрыв примерно полуметровым слоем весь первый этаж.

— Хозяин! Я боюсь. Вдруг стены рухнут. Хозяин я пойду я пойду в магистрат? Там уже все наши соседи собрались, ну и я пойду?

— Иди, иди. Но помни, как только вода спадет, чтоб мне все вычистил и привел в порядок, — отозвался мужчина, лет пятидесяти, сидевший у стола в комнате на втором этаже.

На столе перед ним лежал лист бумаги и заостренное гусиное перо. Однако, казалось, они ни сколько его не занимают. Взгляд его был устремлен в окно на медленно текущую воду, проплывающие деревья, островки травы и невесть какой мусор, увлекаемый рекой.

Внизу послышалось шлепанье ног по воде. Заскрипела дверь.

— Так я ушел, хозяин, — Дверь хлопнула и все стихло.

Мужчина, задумавшись о чем-то своем, не отрывал взгляда от окна. Вдруг внизу вновь скрипнула дверь, и послышалось хлюпанье воды под ногами.

— Что бездельник, забыл что-нибудь? Или решил остаться?

Снизу, однако, ни кто не отозвался, но шаги уже послышались с лестницы. Мужчина, встав из за стола, неторопливо пошел к двери. Внезапно дверь распахнулась от удара ноги, едва не задев хозяина дома.

В дверной проем буквально влетел незнакомец одетый в черную монашескую сутану и не говоря ни слова бросился на, ни чего подобного не ожидающего хозяина дома, сбив его с ног, сжав одной рукой горло.

— Отдай мне ее и останешься жив.

Оглушенный падением, не в состоянии нормально дышать, хозяин дома лишь, что-то прохрипел в ответ.

— Говори где она…

Нападавший не успел договорить. Скрежет камня и треск ломающегося дерева прервали его. Невольно подняв глаза от своего пленника, он увидел как по стене, выходящей на реку разбегаются трещины, а затем сама стена с грохотом и плеском, начинает оседать в воду.

Еще не успев ни чего предпринять, он вдруг почувствовал удар в плечо, такой силы, как будто его лягнула лошадь, и отброшенный этим ударом отлетел к стене. И как в полусне увидел вокруг себя просевшие деревянные балки и стропила, готовые в любой момент рухнуть, лежащего между них хозяина дома с расколотой головой.

В следующий момент все это хрупкое равновесие нарушилось, и остатки кровли снова пришли в движение. Скрежеща и треща, вся эта конструкция соскользнула в реку, утаскивая с собой все то что, было на втором этаже, в том числе и бездыханное тело хозяина дома и его гостя, находящегося в шоке.

Эта часть города не входила в туристическую зону. Сюда к реке выходили задворки домов, не удостоившиеся реконструкции и выглядящие, наверное, также как и триста лет назад. Но мне нравилось ходить здесь, и когда позволяла погода, я ходил по самому берегу, по камням, принесенным рекой, разглядывая мимоходом все их разнообразие и погружаясь в свои мысли, без риска задумавшись столкнуться с кем-либо. Одновременно, здесь намного сильнее ощущалась атмосфера истории, окутывавшая город, во всяком случае, гораздо больше, чем в туристической зоне, проходящей параллельно берегу реки и вечно переполненной туристами, говорящими сразу на всех возможных языках.

Экскурсионные маршруты, блистающие отреставрированными фасадами и наполненные запахами, столь чуждого всему этому, поп корна и масла от жареной картошки фри, утратили после реконструкции, ту самую неуловимую ауру истории и превратившейся, с моей точки зрения, в декорации к исторической постановке. Первое время после того, как я поселился здесь, это зрелище меня забавляло, а потом как-то приелось, и я нашел для себя другой путь, ведущий к центру города.

Я шел по берегу реки и разговаривал по телефону, когда моя нога поскользнулась на откосе и среди посунувшейся гальки показалась какая-то металлическая пластинка. Не долго думая, и не в последнюю очередь благодаря еще своей детской привычке тащить любую гадость домой, я сунул ее в карман и полностью переключился на то, что говорил доктор Гросс.