Джайлз Брандрет - Оскар Уайльд и смерть при свечах

— Да, — сказал Оскар и повернулся к доктору. — Я вас обманул и приношу свои извинения. Билли Вуд не был мне чужим.

— Вы его любили?

— Я его любил, — ответил Оскар. — Да, любил… как брата.

— Как брата? — повторил Дойл.

— Как младшего брата… ведь у меня мог быть младший брат, — сказал Оскар. — Он был моим другом, лучшим из всех. И мы с ним прекрасно ладили. Когда-то у меня была младшая сестра. Мы с ней замечательно дружили. Но ее я тоже потерял. Она умерла в десять лет.

— Мне очень жаль, — проговорил Дойл. — Я не знал.

— С тех пор прошло много времени, — Оскар, достав платок, без смущения принялся вытирать глаза. — Больше двадцати лет. — Он улыбнулся. — «Добро ведь гибнет первым…» Изоле было десять. Билли — едва исполнилось шестнадцать. «Добро ведь гибнет первым, и чьи сердца, как пыль от зноя, сухи — сгорят, как свечи». — Он выглянул в окно на реку, мы как раз находились на середине Вестминстерского моста. — Узнаете строчки, Роберт?

К своему стыду, я их не знал.

— Шекспир? — спросил я.

— Нет, не Шекспир, — укоризненно сказал Оскар. — Это ваш прадед, Роберт. — Он повернулся к Конан Дойлу и объяснил: — Роберт — правнук одного из немногих поэтов, достойных тех лавров, которыми их увенчали, Уильяма Вордсворта. — Артур с благоговением вздохнул, что было неизбежной реакцией на подобные слова. — Роберт очень сдержанно себя ведет в том, что касается его великого предка, потому что он сам поэт, — продолжал Оскар. — Но, если вспомнить, что мы находимся на Вестминстерском мосту, да еще какое сегодня утро — «будто в ризы все крутом одело в Красоту» [17] Из стихотворения У. Вордсворта «Сонет, написанный на Вестминстерском мосту». — надеюсь, он меня простит…

Прежде чем Конан Дойл начал задавать вопросы, которые, как я уже знал из жизненного опыта, непременно возникали при упоминании имени Вордсворта, я переменил тему.

— У вас есть дети, Артур? — спросил я.

Конан Дойл был хорошим человеком — умным и тонко чувствующим — и сразу понял, что я не горю желанием обсуждать историю семьи Вордсворт-Шерард.

— Да, дочь Мэри, — с готовностью ответил он. — Ей на этой неделе исполнилось девять месяцев. Она пухленькая и невероятно жизнерадостная, с голубыми глазами и кривыми ножками. Я ее очень люблю.

— Дети это наша радость, — сказал Оскар. — Моим сыновьям три и четыре, и их ждет прекрасное будущее. Но я ужасно за них беспокоюсь.

— Я вас понимаю, — мягко проговорил Артур. — У меня тоже была младшая сестра, которая умерла.

— Я не знал, — огорчился Оскар.

— Откуда вы могли знать? — попытался успокоить его Дойл.

— Мне даже не пришло в голову спросить. Это было эгоистично с моей стороны. Прошу вас, простите меня, друг мой. Вы ведь позволите мне называть вас другом, несмотря на то, что мы так мало знакомы?

— Для меня честь быть вашим другом, Оскар, — ответил Конан Дойл, и по тому, как он это сказал, я почувствовал, что доктор растроган.

Когда я узнал Артура лучше, я заметил, что всякий раз, когда он говорил о чем-то личном или о вещах, которые его глубоко трогали, эдинбургский акцент, в обычных ситуациях почти незаметный, становился очень сильным.

— В определенном смысле любовь — это прекрасно, — сказал Оскар, — но для меня дружба значит гораздо больше. В мире нет более благородного и неповторимого чувства, чем истинная дружба. Мы станем с вами настоящими друзьями, Артур?

— Надеюсь, — ответил Дойл и, как будто для того, чтобы закрепить дружественный пакт, повернулся к Оскару и энергично пожал ему руку.

Если Оскар и поморщился — что меня не удивило бы, поскольку у Дойла были очень сильные руки, — то он сделал это незаметно. Они радостно улыбнулись друг другу, повернулись ко мне, и мы дружно рассмеялись. Напряжение исчезло.

— «…и гоню тень горестную прочь; чтоб мне помочь, гремит веселым эхом водопад…» — начал я, но прервался и смущенно попытался объяснить, что это значит. — Мой прадед…

— Я знаю, — сказал Конан Дойл. — Мы учили эту поэму в школе.

— В Австрии? — вскричал Оскар.

— Нет, Оскар! В Стонихерсте. Это мое любимое английское стихотворение, в нем одни из самых красивых строк в нашем языке:

— Если бы мне довелось прожить еще одну жизнь, — сказал Оскар, — я бы хотел быть цветком — у них нет души, зато какие они красивые.