Обратно в кобуру револьвер совать не стал, положил рядом с собой на полку. Так оружие схватить было сподручней и быстрей, чем если шарить по боку да расстегивать кобуру.
Ну все — поехали...
Ехали долго. На каждой остановке в купе кто-то ломился, отчаянно колотя в дверь кулаками, а то и сапогами.
Но Мишель, не открывая, лишь кричал грозно сквозь дверь:
— Ступайте дальше — ЧК!
Отчего стук тут же прекращался и слышался лишь удаляющийся топот. «ЧК» ныне было волшебным словом, вроде «сим-сим» из «Тысяча и одной ночи», коим двери накрепко без всяких замков запирались, а коли надо, так и отмыкались.
В Петрограде пересели в международный вагон, в котором даже кондуктор имелся. До границы доехали без приключений, а вот дальше... Недаром, видно, приснился Анне дурной сон!
Пришла беда, откуда не ждали...
Лишь только добрались они до Або [1], как их арестовала «карманная» финская полиция — и Мишеля, и бывшего с ним американского корреспондента. Сопротивляться было глупо — ну не стрелять же, в самом деле, в законную власть.
Арестантов посадили на извозчика, доставили в участок, где попросили открыть саквояжи.
В саквояжах было запасное белье и разные дорожные мелочи. Но полицейские ищейки беглым осмотром не удовлетворились, взвешивая саквояжи в руках и о чем-то оживленно меж собой переговариваясь по-фински. Хотя прекрасно могли изъясняться по-русски, так как до недавнего времени пребывали в составе Российской империи. Но ныне, обретя независимость, финны зазнались, всячески подчеркивая свою обособленность.
Один из полицейских, по виду и манерам бывший царский жандарм, взвесил на руках саквояжи, выбрав тот, что показался ему тяжелее, обстучал со всех сторон, ухмыльнулся, ухватил, с хрустом рванул подкладку, открыв второе дно. Под материалом и картоном были спрятаны свертки. Он вытащил их, развернул. На стол, блестя и стукаясь, посыпались какие-то стекляшки.
Бриллианты!!
Так вот что вез друг Советской власти! И, выходит, он тоже, коли ехал с ним!
— Ну те-с, судари, и как все это понимать? — спросил «жандарм» по-русски. — Контрабанда-с!
Мишель почувствовал, что краснеет. Вот уж не думал не гадал, что он, дворянин, офицер и к тому же следователь, будет причастен к перевозу контрабанды. Но по всему выходит, что так оно и есть!
Джон Рид в отличие от него не стушевался — видно, точно был «проверенный товарищ», да и знал, что везет.
— Я иностранец, — громко, с напором, сказал Джон Рид. — Я требую, чтобы сюда прибыл американский консул!
Мишель перевел.
Финны оживленно загалдели меж собой. Но за консулом не побежали — не то было время.
— Мы теперь сопроводим вас в тюрьму да проверим, может быть, вы мало что контрабандисты, а еще и шпионы, — злобно сказал давешний «жандарм». — Коли так, то не взыщите, судари, — отправим вас на виселицу!
Крикнули стражу.
Арестантов обыскали. У американца нашли какую-то бумагу на английском. Мишель перевел. Бумага удостоверяла, что Джон Рид состоит в коммунистической партии Соединенных Американских Штатов.
У Мишеля ничего, кроме удостоверения, при себе не было.
У них отобрали все вещи, сняли ремни, на которых они могли повеситься, и сопроводили в крепость.
— Зря ваш Ленин дал финнам свободу! — сказал ворчливо по-английски Джон Рид.
— Не разговаривать! — прикрикнули на них.
Как прибыли в камеру, американский писатель быстро обустроился на деревянных нарах — как видно, уже имел сей опыт. Мишелю тоже приходилось сидеть, еще при Временном правительстве, в питерских Крестах, вместе с арестованными большевиками, средь которых были почти все их нынешние главари.
— Буржуазные холуи! Контрики!.. — ругался почем зря Джон Рид.
Причем самые обидные слова произносил исключительно по-русски.
— В расход их всех!..
— Послушайте, куда вы везли эти бриллианты? — перебил его Мишель.
— В Соединенные Американские Штаты, — ответил Джон Рид. — Поддержать рабочий класс Америки. Теперь, когда у нас есть пример России, мы тоже хотим сделать у себя революцию! Мировую революцию!
«Ну да, понятно... А ведь и повесят», — подумал про себя Мишель...
Томительно потекли дни. Финны относились к арестантам вполне сносно, по крайней мере их не били и не ставили к стенке, как если бы они были в ЧК. Единственно, что томило Мишеля, так это неизвестность — что там с Анной и Марией? А ну как их теперь арестовали и отправили на Лубянку?
— Ничего, мировой пролетариат не оставит нас в беде! — успокаивал Мишеля Джон Рид. — Помяните мое слово!
Читать дальше