Владимир Бобренев - Без срока давности

Первого «пациента» Могилевский вместе с Блохиным все же «отметили» в Кучине — снова в бане, с теми же девками, только на тройке не катались. Но лихой, загульной вечеринки на этот раз не получилось. Настроение было угрюмым. И обходительные в своей похоти девки его уже скорее раздражали, чем ублажали.

Комендант же организовал вторично кутеж для Григория не зря. Ему не давала покоя идея наркома Берии: приводить смертные приговоры в исполнение без стрельбы. Уж очень ему запомнилось замечание Григория Моисеевича, что на сэкономленные пули можно построить несколько трамваев. Блохин не поленился и даже подсчитал, какую прибыль получит государство, применяя дешевый газ, экономя дорогой цветной металл и порох. Цифра выходила не слишком внушительная, но все же…

— Если у нас все получится, Григорий, я тебя уверяю, Лаврентий Палыч наградит обоих орденами. У меня-то два ордена уже есть, а вот тебе получить первый вовсе не помешает. Твои же химики на тебя с почтением смотреть будут! Ну давай, Моисеич, думай, изобретай!

— Задачу понял, — захмелев и шлепнув голую Машку по заднице, ответил Могилевский. — С завтрашнего дня и приступим!

В один из зимних дней 1939 года Могилевский встретил, выходя из Варсонофьевского, Артемия Петровича Сергеева. Профессор заметно сдал и, пройдя метров десять, останавливался и, погруженный в свои думы, долго стоял на одном месте. Григорий Моисеевич даже не сразу его узнал, а приблизившись, тронул Сергеева за плечо. Увидев перед собой военного, да еще с синими петлицами Наркомата внутренних дел, он вздрогнул, неловко отпрянул в сторону, поскользнулся, упал, и начальнику спецлаборатории пришлось поднимать его с тротуара.

— Артемий Петрович, это же я, Могилевский! — заулыбался Григорий Моисеевич. — Вы разве меня не узнаете?

— Ах, это вы… — пробормотал трясущимися губами профессор. — Простите, голубчик. Я и впрямь не узнал вас в этой шинели. Вы такой представительный.

— Я ведь теперь тут с вами поблизости служу, Артемий Петрович! — взяв Сергеева под руку и поддерживая его, заговорил Григорий Моисеевич. — Почти рядом, в двух шагах. Мы теперь в Варсонофьевском располагаемся. Как ваша жена?

— Моя жена? Ах, Моя жена… Ее, знаете ли, голубчик, арестовали, и я никак не могу понять за что. Мне не говорят, даже передачу не принимают. Вот… — Сергеев показал авоську, в которой лежало что-то завернутое в платок. — Вот, не принимают. А вы не можете передать ей, голубчик?

— Нет, что вы. Это категорически запрещено. Но комендант комиссариата мой хороший знакомый, я могу узнать, что с вашей женой.

— Да, пожалуйста, узнайте, голубчик. Узнайте, ради Христа. — Профессор крепко вцепился в рукав Могилевского и не выпускал. — Я отблагодарю, сколько надо заплачу! — На его глазах появились слезы. — Она же ни в чем не виновата. За что ее арестовали? За что? Она старый, больной человек. Моя жена даже слабее меня. Ну за что, голубчик?

Сергеев говорил громко, почти кричал. Прохожие испуганно оглядывались на плачущего старика.

— Пойдемте, профессор, я отведу вас домой, пойдемте! Не надо здесь стоять.

Могилевский отвел Сергеева домой. Там царило холостяцкое запустение. Всюду был беспорядок. Григорий Моисеевич вскипятил чайник. Они снова сели пить чай на кухне, как в прежние времена.

— Вы, наверное, голодны, голубчик, там на сковороде есть картошка, разогрейте.

— Я не хочу есть, Артемий Петрович. Вы сами-то как?

— А как я теперь? Один вот остался… — Он заплакал.

Могилевский вздохнул. Общение с профессором его начинало тяготить.

— А у нас сейчас работы невпроворот. Исследуем, экспериментируем, изобретаем.

— И как ваша диссертация?

— Пока не до нее, Артемий Петрович, — ответил Могилевский, и тут его осенила неожиданная мысль. — Знаете, профессор, я тут как-то хотел позвонить вам. У вас, помните, тетрадочка была. По угарным газам. Мне все хотелось посмотреть ее. Не позволите ли взглянуть?

— Возьмите, голубчик, если она вас заинтересовала. Я теперь все забросил! Поищите, тетрадка там в шкафу, в кабинете.

Могилевский поднялся, зашел в рабочий кабинет профессора, почти сразу же отыскал голубую тетрадь, открыл ее, стал просматривать. Потом спрятал тетрадь в карман. Вернулся на кухню.

— Нашел, спасибо.

— Не стоит благодарности. Для пользы науки жалеть ничего не надо. Так вы справитесь насчет моей жены, Веры Георгиевны? Вера Георгиевна Сергеева, в девичестве Штернберг. Вы уж справьтесь, голубчик! Не забудьте…