Владимир Бобренев - Без срока давности

Однако хитроумный инквизитор устал за долгие годы от борьбы за свое выживание. Устал, борясь с маниакально подозрительным и беспощадным Кобой. Ведя незримый поединок со своими не менее кровожадными соратниками, которые, как Ежов, очень хотели заточить Берию в тюремную камеру, упрятать в лагерь, а еще лучше — отправить на тот свет. Из всей партийной верхушки, захватившей власть после смерти Сталина, Берия мог серьезно опасаться только одного человека — Никиту Хрущева. С Маленковым они дружили, правда, в мае 1953-го между ними словно кошка пробежала, их поссорили, но «большой мингрел» тогда еще Георгия Маленкова не опасался. Пристрастившийся же к рюмке Булганин большого веса в этой компании не имел.

Хрущев был не только честолюбив и завистлив, ему давно не нравилось особое положение Берии в окружении Сталина. Да, мог и гопак перед Сталиным сплясать, изображая этакого крестьянского шута, но в нем была крепкая мужицкая хватка, и во взгляде нет-нет да проскальзывала такая отчаянная решимость, что у бывшего всесильного наркома НКВД мурашки пробегали по спине. Недаром Никита Сергеевич скромно вошел сразу же в четверку секретарей, где пока еще не существовало никаких разграничений на первого и второго, как в начале тридцатых при Сталине, но тогда все знали, кто первый. И Хрущев с первых часов своего секретарства всем дал понять, кто тут первый. И Берия сразу же стал посылать письма на имя Хрущева, усыпляя его бдительность и признавая за ним это право на первенство. Но от этого невысокого, плотного парубка исходила для Берии и опасность. Он это чувствовал, но, возглавив после смерти вождя Министерство внутренних дел, по наивности надеялся, что в запасе есть еще полгода, а пока надо заново возродить прежний аппарат НКВД, чтобы он работал как часы, и тогда никто не посмеет диктовать ему свою волю. И конечно же Берия вспомнил о Могилевском — о своем штатном знахаре, потому что его-то труды и старания потребуются в первую очередь, когда придет черед убирать Хрущева. Тихо, незаметно и аккуратно. Как ушел Сталин. Всесоюзная скорбь, почести, два-три года на память. И все.

Надо полагать, что он внимательно и сам читал слезные письма Могилевского из застенков Владимирской тюрьмы и предвкушал миг торжества, когда из грязи своими пухлыми пальчиками он вызволит старого еврея и снова вознесет, прикажет немедля приготовить то, что ему требуется. И колдун будет стараться, и сделает все. Но выход на сцену этого знахаря с ядами был запланирован лишь во втором акте, а пока Берия предпринимал отчаянные попытки завоевать уважение и любовь всего советского народа. Первым шагом к достижению популярности стало предложение Лаврентия Павловича объявить широкомасштабную амнистию бывшим заключенным.

Уже 24 марта 1953 года, то есть через три недели после смерти Сталина, он пишет записку в Президиум ЦК КПСС товарищу Хрущеву с этой идеей. Не доверяя ему, он одновременно рассылает свое письмо всем членам Президиума. В записке говорилось, что в данное время в исправительно-трудовых лагерях содержится два с половиной миллиона заключенных. Это слишком много. Берия предложил амнистировать сразу целый миллион. В этом послании он даже набросал коротенький проект будущего указа об амнистии. Лаврентий Павлович понимал, что всей правящей верхушке, запятнавшей себя вместе со Сталиным массовыми репрессиями, страшно выпускать на волю такую массу людей, которые будут их проклинать. А чтобы такого не произошло (в той же записке Берии говорилось, что «из общего числа заключенных количество особо опасных государственных преступников (шпионы, диверсанты, террористы, троцкисты, эсеры, националисты и другие), содержащихся в особых лагерях МВД СССР, составляет всего 221 435 человек»), репрессированным по 58-й статье следует продолжать отсидку. А вот воры-рецидивисты и другие уголовники в число «особо опасных» не входили: чего их опасаться, в СССР много не наворуешь, да и у кого воровать, коли вся страна жила тогда в нищете. Правда, когда их выпустили, вся эта многотысячная уголовная шайка пошла гулять по стране, повсеместно наводя панику и сея страх среди населения, это рассматривалось как неизбежные издержки широкого бериевского жеста.

Примечательно, что Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии был принят 27 марта. Через три дня! Лаврентию Павловичу мыслилось так: потом, когда он уберет Хрущева и снова придет к власти, то сразу же объявит народу, чья это была идея выпустить скопом всех воров на волю, закрутит гайки, быстро переловит их всех и снова пересажает в лагеря, чем докажет, что только «большой мингрел» по-настоящему радеет о народе. Пока же все делалось для будущего прыжка в диктаторы.