Надо признать, что помимо преданности существовала и небольшая корысть. При первой возможности она оставила информационный отдел ради головокружительных высот наведения истребителей, но Макс никогда не упрекал Айрис за ее хитроумие и амбиции. Эта молодая женщина из мрачных переулков южного Лондона буквально вытащила себя за шнурки от ботинок, сменив лифчик с блестками на работу в самом сердце военной машины. Он знал, что жены высокопоставленных офицеров, с которыми ей приходилось сталкиваться, презирали Айрис за ее претензии, за старания одеваться не хуже их, за ее акцент. Возможно, примерно так же думали и их мужья, но, как и каждый, кому приходилось страдать от высокомерия и предрассудков, Макс был на ее стороне.
Его дружба с Айрис не имела оттенка физического влечения. В этом плане между ними ничего не было. Случалось, Айрис просила его посвятить ей часть дня, и он беспрекословно сопровождал ее шелудивого пса в приют для животных при церкви Санта-Мария-Виториоса.
— Сама не знаю, в чем дело. Ты высокий, смуглый и очень симпатичный. У тебя потрясающие зеленые глаза, но меня ни капли не тянет к тебе.
— Вот и хорошо, Айрис.
— То же самое и с Фредди. В нем есть нечто, оставляющее меня холодной.
— Я уверен, что он это переживет.
— Я действительно не понимаю, в чем дело. Наверное, кое-какие чувства невозможно объяснить.
— Как два газа, которые в сочетании образуют воду.
— Ради бога, о чем ты говоришь?
Сидя в «Монико», Айрис привела ему внушительный список мужчин, которые пытались разбудить в ней интерес. Ее последней слабостью был пилот из «Свободной Франции» Анри, который угнал в Северной Африке торпедоносец и перелетел на Мальту, чтобы участвовать в борьбе. Как всегда, она была влюблена, но на этот раз все было по-настоящему.
Макс подождал, пока она сделает паузу в своем рассказе, после чего сделал ход.
— Айрис, мне нужна твоя помощь.
— Моя помощь?
— История очень нехорошая. Только для твоих ушей.
Лишь сейчас до него дошло, какой неловкостью может обернуться этот разговор. Айрис, сумевшая изменить свою жизнь, отнюдь не испытает радости при напоминании о ее сомнительном прошлом.
— Как называлось то место, где ты работала, когда впервые оказалась на Мальте?
Он знал название. И знал это место. Оно по-прежнему оставалось там, где и было: нечто вроде танцзала на Стрейт-стрит неподалеку от форта Сент-Элмо. Как и многих девушек из лондонских шоу, Айрис перед войной сманили на Мальту, обещая шумный успех и хороший заработок, — но, как оказалось, лишь для того, чтобы выступать на сцене размером с почтовую марку перед орущей толпой пьяных и возбужденных моряков.
— А в чем дело? — настороженно спросила она.
— Я знаю, ты покинула этот мир и навсегда избавилась от него.
— Это была не такая уж плохая жизнь.
Он слышал достаточно историй, чтобы понимать: Айрис избегает откровений.
— Ну, может быть, она стала хуже. Или не стала. А может, там ничего нет.
— А может, тебе стоит рассказать честно?
— Я говорю, может, там ничего…
В последующие минуты она повторяла эту фразу несколько раз. Макс же пытался оставаться почти равнодушным, делая вид, будто расспрашивает ее по чьей-то просьбе. Этот человек — он не мог назвать его, да она и не спрашивала — подозревал, что число несчастных случаев среди танцовщиц из Потрохов неестественно высоко. Он осторожно подбирался к теме, когда Айрис опередила его:
— Ты хочешь, чтобы я порасспросила знакомых…
— Несколько осторожных вопросов о людях, которых ты знаешь — знала, — чтобы убедиться, есть ли тут хоть доля истины. Как я говорил, скорее всего, все это пустое.
— Расскажи-ка мне все напрямую. Ты думаешь, что кто-то убил девочку-танцовщицу, и хочешь, чтобы я скрытно разузнала обо всем этом? — Она развеселилась при этой мысли, и похоже, на то была веская причина.
— Я ничего не думаю.
— Нет, все именно так — этот «человек» считает, что кто-то убил танцовщиц. — Она не попыталась скрыть иронию.
— Айрис, послушай, он ничего не знает. Просто хочет удостовериться… Впрочем, забудь, что я упоминал об этом, ладно?
Он не должен был вовлекать ее во всю эту историю.
Айрис вытащила сигарету из пачки и подождала, когда он даст ей прикурить.
— Прости, я не должен был просить тебя.
— Конечно, я это сделаю, — сказала она.
Это был не дневник. Ему никогда не нравилась идея дневниковых записей. Они свидетельствовали о пустом тщеславии. Что еще могло заставить людей записывать унылое течение своей повседневной жизни и затем передавать его потомкам? Неужели они в самом деле думали, будто потомкам нечем больше будет заняться?
Читать дальше