Марк Миллз - Офицер по вопросам информации

Они видели, как цивилизации приходили на остров, который был их домом, и исчезали, а они по-прежнему оставались на нем — с их странным юмором, с их примитивным образом жизни и пылающим огнем веры. Может, их хозяева заслуживали чуть больше доверия, чуть больше уважения.

Макс понимал, куда сейчас направится, и знал причину, почему это сделает. Он был оскорблен, унижен и подвергнут угрозе военного суда, даже шантажу. Более чем что-либо другое, его разозлил шантаж. Использовать его дружбу с Лилиан, чтобы заставить подчиниться, было предельно низко.

Чувствуя, что снова готов ощетиниться, он закурил еще одну сигарету и сделал то, чего давно не делал, когда оказывался в затруднительном положении: он задал себе вопрос, какой бы совет дал ему отец.

Солнце стояло в зените, и жар, который волнами шел от цинковой крыши, был почти непереносим, но легкая прохладная дрожь пробежала по спине, когда к нему пришел ответ.

Городок Мтарфа лежал вдоль горного хребта к северу от Мдины, и на фоне неба доминировало строгой архитектуры здание 90-го военного госпиталя. Длинный комплекс палат и вспомогательных помещений включал в себя армейские бараки, где могло разместиться около тысячи коек для больных и раненых.

Симпатичная мальтийская сестричка из добровольческого корпуса наконец нашла Фредди в ожоговом отделении. Проблемой здесь была опасность инфекции, и она попросила Макса подождать снаружи. Нескольких беглых взглядов, которые он успел кинуть сквозь вращающиеся двери, когда сестричка входила и выходила, оказалось более чем достаточно. Часть пациентов были замотаны бинтами так, что походили на неподвижные египетские мумии. Другим смазывали свежие ожоги, промывали глаза или меняли старые повязки. В отделении кипела работа, предметом которой была человеческая плоть, то красная, то почерневшая и запекшаяся. Из-за дверей доносился запах эфира и слышалось болезненное бормотание раненых, одурманенных морфием.

Когда Фредди наконец появился, они вышли на длинную террасу на задах здания. С нее открывался величественный вид на холмы к северу, по ней бродили раненые, ловя последние лучи заходящего солнца, но чувствовалось, что они подавлены после прицельного налета на 39-й госпиталь в Сент-Эндрю.

Им впервые представилась возможность открыто поговорить об этой утренней встрече, и Фредди не стал ходить вокруг и около.

— Я должен снова явиться к ним. Мне не следовало втягивать тебя.

— Они ничего не станут делать, Фредди. Уверен, похоронят эту историю.

— Могу себе представить. Этим они и занимаются.

— И ты счастлив?

Фредди глубоко затянулся сигаретой и выдохнул дым.

— Нет, Макс, — чуть более твердым тоном сказал он. — Меня это не радует. Но что ты хочешь, чтобы я им сказал? Я придерживаюсь указаний своей совести. Первым я пришел к тебе. Это не сработало. — После короткой паузы он продолжил: — Кто-то вмешался, и это не я.

Честное признание. И от него не уйти.

— Это была Айрис.

— Айрис?

— Я никому больше не рассказывал.

— Прости, — сказал Фредди. — Я устал, толком ничего не соображаю, но ради бога, что заставило тебя рассказать Айрис — единственной из всех?

Макс приложил все усилия, чтобы объяснить ход своих мыслей в то время, но логика его аргументов, которые он старался перевести в слова, полностью отказывала.

— Ладно, — сдался он. — Я был наивен.

— Нет, это не те слова, которые первыми приходят в голову. Довериться самой амбициозной девушке в мире? С таким же успехом ты мог дать полосу в «Таймс».

— Может, нам и стоило это сделать.

Звучало достаточно легкомысленно, но это было серьезное заявление, чтобы проверить характер Фредди.

— Слушай, Макс, это грязное дело. Вся эта проклятая история — грязное дело. Знаешь, чем я занимался, когда ты пришел? У меня лежит человек. Я не могу сказать тебе, сколько ему лет, потому что у него нет лица. Хотя я знаю, что он немец, который выпрыгнул с парашютом из горящего «восемьдесят восьмого». Он должен был остаться в самолете и погибнуть вместе с ним. У него нет ни губ, ни ресниц, ни глаз, и от носа ничего не осталось. И все-таки я надеюсь, что мне удастся как-то собрать его. Вот что мы делаем друг для друга. После того как прошло бог знает сколько тысячелетий человеческой эволюции, мы по-прежнему продолжаем все так же относиться друг к другу.

— Это твое оправдание? Что люди плохо относятся друг к другу? Мы говорим об убийстве. И тут на кону совершенно другой принцип.