Андрей Зарин - Четвертый. История одного сыска

– Ваше здоровье, как вас звать?

– Василий Афанасьевич. А вас?

– Петр Демьяныч.

Они выпили.

– А давно вы у него на службе?

– Второй месяц. Раньше у него жил такой непутевый, пьяница: какие-то письма у него украл, ну, барин и выгнал!

Сердце Патмосова забилось.

– Письма? – повторил он.

– Мне Матрена сказывала. Барин, слышь, чуть не убил его. Потом выгнал.

Словно свет озарил Патмосова.

Допив пиво, он расплатился, крепко пожал руку Василью и сказал:

– Так передайте барину, чтобы подождал!

– Ладно. Приходи еще.

Патмосов проводил его до дверей подъезда, и они расстались.

Ястребов чувствовал раздражение на Патмосова.

– Опять не был, – сказал он Флегонтову, входя в камеру, – это черт знает что! Это недобросовестно! Что я без него буду делать, а?

В это время вошел сторож.

– Просит принять кухарка эта.

– Какая кухарка?

– Та, что у убитого служила.

– Зови, зови! – следователь оживился.

В камеру вошла Лукерья и с грохотом упала на колени.

– Виноваты мы, – тихо покаялась Лукерья, – ограбили покойника. Я и Прохор.

– Убил он? – спросил Ястребов.

– Что вы, прости Господи, – и Лукерья даже отодвинулась. – Ограбили его, точно…

Следователь разочарованно вздохнул.

– Как же, когда и что?

– Добро всякое, а денег тысячу.

– Когда же украли?

– Как барин на музыку пошел. Я – четыреста, а он – шестьсот взял. Вещи тоже взяли. Которые в щекатулке, внизу были. Заперли. Прохор и ушел.

– А где вещи?

– Его не знаю, а что у меня, так вот! – и Лукерья положила перед Ястребовым сверток.

Он развернул его и увидел пачку денег, два браслета, часы, цепочку, серьги и крупную брошь.

– Губа не дура! – усмехнулся Ястребов, отодвигая вещи. – Ну, молодец, что покаялась! Грамотная?

– Грамотная! – уже бойко ответила Лукерья.

– Ну, вот – подпиши! – Ястребов взял от Флегонтова записанное показание, громко прочел его и положил перед Лукерьей. – Подпиши!

Она подписала.

– Ну, а теперь тебя арестовать надо!

Лукерья покорно кивнула головой. Ястребов написал приказ, и Лукерью увели.

Патмосов с утра стал готовиться к предстоящему свиданию.

Он наклеил себе бороду и на нос нацепил пенсне с темными стеклами.

После этого он надел форменные военные брюки, белый китель е полковничьими погонами, повесил шашку, взял общегвардейскую фуражку и с удовлетворением оглядел себя в зеркало.

Он еще раз оглядел все мелочи, взял три письма Веры Андреевны, тщательно спрятал их и суеверно перекрестился.

На улице Патмосов взял извозчика и поехал на Тучкову набережную.

Василий тотчас отворил ему. Теперь он был одет в серый казакин со светлыми пуговицами.

– Барин дома? – спросил Патмосов.

– Дома-с! Пожалуйте! – и Василий указал ему на лестницу.

На площадке показался художник в серой блузе. Солнце освещало его львиную голову, он был красив, как Антиной.

Сердце Патмосова сжалось.

Он предпочел бы видеть на его месте типичного злодея.

– Сюда! Сюда! – говорил звучным голосом Санин. – Ко мне, в мастерскую! С кем имею честь? Дурак-слуга сказал, что ко мне собиралась барыня.

Патмосов поднялся наверх и не решился пожать протянутую ему руку.

Он взял в одну руку фуражку, а другой вынул носовой платок.

– Полковник Снегирев. Вчера правда моя жена к вам собиралась и денщика послала, но жара, мигрень… знаете? И вот я вместо нее. А что до барыни, так, может, к вам еще кто собирался?

– Нет, нет, – поспешно ответил Санин, – избави Бог! Сюда! – Он отпахнул тяжелую портьеру, и они вошли в громадную мастерскую в два света, со стеклянной крышей.

Санин размашисто двинул мягкое кресло, поставил подле него курительный прибор и сказал:

– Садитесь, курите и говорите, чем могу служить, а я помалюю!

Он сел на табурет перед мольбертом и взял из вазы кисть.

Патмосов опустился в кресло и заговорил непринужденным тоном:

– У вас тут целый музей! Даже внизу: и зверинец, и коллекция палок. Прекрасные палки!

– Да, есть! – небрежно ответил Санин.

– Одна, которая с топором, – продолжал болтать Патмосов, в то же время следя за лицом Санина. – Недорогая, но незаменимая. Если ей стукнуть! Я знаю случай, когда одним ударом такой палки разбили голову, как орех. Вам, вероятно, случается бродить по пустынным местам?

Патмосов увидел, как омрачилось лицо художника и как дрогнула кисть в его руке.

– Палка дрянь, – сказал он после минутного молчания, – я велел ее убрать, а этот дурак все ее ставит.