Лев Портной - Копенгагенский разгром

— Адмирал Паркер приказывает отступать!

— Адмирал приказывает отступать? — переспросил сэр Горацио Нельсон.

«Да-да! Приказывает отступать! Ради всего святого, скорее выполняйте приказ!» Я едва сдержался, чтобы не выкрикнуть эти слова в лицо вице-адмиралу. Подошли и встали рядом со мною капитан Фоли, подполковник Стюарт и лейтенант Лэнгфорд. Я физически ощущал, как напряжены их взгляды, направленные на сэра Горацио Нельсона. У меня задрожали руки. Хотелось схватить вице-адмирала за воротник и трясти, пока не подтвердит команду отступать.

Он направил подзорную трубу на флагманский корабль. Капитан Фоли, подполковник Стюарт, офицер-сигнальщик Лэнгфорд — мы все перевели взгляды на «London». Все испытывали одни и те же чувства — страх и страстное желание выжить. И слова сэра Горацио Нельсона повергли нас в шок.

— Я не вижу никакого сигнала, — отчеканил он.

Как по команде мы посмотрели на вице-адмирала. Он прижимал окуляр подзорной трубы к правому — незрячему! — глазу!

Бой продолжался.

— Отступление невозможно, — объяснил мне Лэнгфорд. — Пока мы будем разворачиваться, датчане разобьют нас в пух и прах.

— А разве нельзя послать им сигнал о перемирии? Мол, извините, господа, мы погорячились, позвольте нам убраться подобру-поздорову…

Лейтенант Лэнгфорд молча кивнул на вице-адмирала.

Я понял, что, если даже сознаюсь в подделке приказа, лорд Нельсон не отступит. И не оставалось иного выхода, как уповать на чудо.

— Воленский, — позвал вице-адмирал.

— Да, сэр!

— Поднимай своих лежебок!

Я спустился вниз. Многие пехотинцы уже выбрались из-под парусины, будучи не в силах во время боя ждать неизвестно чего под таким сомнительным прикрытием. По моей команде они открыли огонь из мушкетов.

Я приложился к подзорной трубе, доставшейся мне от погибшего Белобрысика, и увидел, что «Brunhild» охвачена пламенем. Прусское судно, стоявшее на рейде в полумиле от берега, оказалось под перекрестным огнем. Вряд ли по нему вели прицельную пальбу. Но случайные ядра сделали свое дело.

Я почувствовал трепет в груди, испугавшись за судьбу виконтессы де Понсе. Что, если она находится на борту? Жива ли она? И если жива, уцелеет ли? Я следил через подзорную трубу за каждым движением на корабле, надеясь разглядеть Элен и увидеть, как она спасется. Но тщетно. Ни в воде, ни на палубе виконтессы не было.

Матросы прыгали в воду, рассчитывая вплавь добраться до берега. Как и на английских кораблях, на прусской «Brunhild’е» было полно новичков, некоторые и плавать-то не умели. А из тех, кто умел, многие утонули в холодной воде, скованные судорогами. Некоторые бедолаги и не помышляли добраться до берега. Оказавшись в воде, они направлялись к шлюпкам — те в изрядном количестве плыли в обе стороны. Одним везло, они попадали на лодки, идущие с ранеными к берегу. Другие поднимались на борт, счастливые, что не утонули, а через секунду приходили в ужас: их отправляли в бой. Я ухмыльнулся, их судьба забавляла меня.

И вдруг я поймал себя на мысли, что слежу за гибелью прусского судна и даже не вспомнил о сундуках с серебром. Что с ними будет, если «Brunhild» выгорит дотла и затонет?

Рядом со мною все еще гибли люди, но огонь датских пушек заметно ослабел. Появилась надежда остаться в живых. И мысли о долге, о миссии, порученной мне государем императором, завладели мною.

Я не отводил подзорный трубы от палубы прусского судна. На шканцах, там, куда еще не добрался огонь, завязалась свара. Матросы схватились насмерть за шлюпку. Сперва мне показалось, что каждый бьется за себя, но спустя полминуты заметил организованную группу. Хорошо слаженная команда под руководством боцмана сдерживала натиск толпы, охваченной паникой.

Дым то и дело мешал обзору. Грохот пушек и треск мушкетов напоминали, что я в любой момент могу стать жертвой собственной авантюры и честолюбия лорда Нельсона. Но я упрямо следил за происходившим на «Brunhild’е».

Боцман — кажется, его звали Хенке, — орудовал абордажной саблей, прикрывая матросов, занятых спуском шлюпки на воду. Я видел в подзорную трубу его слипшиеся рыжие волосы, рот, разорванный криком, и, казалось, слышал слова «шевелитесь, свиньи!».

Юнга Шульц, совсем еще мальчишка, кинулся к нему. Хенке — точно, боцмана звали Хенке, — не колеблясь, вспорол юноше живот.

Ядро ударило в борт, палуба содрогнулась, и я потерял «Brunhild’у» из виду.

— Сэр, датчане слабеют! — крикнул мне в самое ухо Фергюсон, десантник из Отряда Висельника. — Смотрите, они отступают.