Александр Арсаньев - Казна Наполеона

— Яков Андреевич, и где вы только раздобыли это бесценное сокровище?

Я ответил туманно:

— В стране коралловых жасминов и «Рамаяны».

— Мне говорили, — признался Рябинин, — что вы человек странный.

Я промолчал в ответ, и гость мой на эту тему тоже больше ни словом не обмолвился. Серж поглядывал на мой палец с эмалевым кольцом, а меня так и подмывало спросить его, не знает ли он имени его владельца. Однако я полагал, что всему свое время, и поэтому не торопил события.

После недолгого молчания Мира заговорила первой. Речь, в частности, зашла о природной жестокости мужчин.

— Ну так докажите же нам свое мнение! — горячился Сергей Арсеньевич. — Я, допустим, существо безобидное и ранимое, — сообщил он, кокетливо стреляя бархатными глазами.

— Ну, возьмем, к примеру, поединки, — вслух рассуждала Мира. — Разве женщине придет в голову стреляться?

— Позвольте, — перебил ее Серж. — Это же вопрос чести. Честь — высшее достоинство благородного человека, и порой она крайне нуждается в защите!

— Согласна, — сказала Мира. — Но не таким же варварским способом!

— А на вашей родине способы более гуманные? — парировал офицер.

— Речь не идет об Индии, — возмутилась Мира. — Я говорю о так называемых европейских странах, жители которых, считают себя людьми цивилизованными, — индианка перевела дух и продолжила:

— Например, я слышала, что совсем недавно стрелялся князь Корецкий, — Мира не обращала внимания на протестующие жесты ее пылкого поклонника. — Если даже такие люди!.. -возмущалась она. — А ведь за ним-то не водилась слава бретера!

Рябинин едва сдерживался, чтобы не взорваться, его щеки побагровели, от чего он перестал казаться знойным красавцем.

— Вы не правильно осведомлены! — Серж негодовал. -Эта дуэль не состоялась. Радевич вовремя спохватился и принес ему свои извине… — Рябинин осекся на полуслове, поздно сообразив, что болтает лишнее.

Я развернулся к окну таким образом, что мое лицо оставалось только в поле зрения Миры, и подмигнул своей юной сообщнице, так как она явно заслуживала аплодисментов. Теперь благодаря ее скромному участию мне стало известно имя таинственного любовника покойной графини. Кинрю посмеивался, расправляясь с цыпленком, он-то нашу игру раскусил почти с самого начала, это вам не шахматы, это куда более примитивно!

Я велел передать кучеру, чтобы запрягал экипаж, полагая, что prince Корецкий уже заждался, поскольку был предупрежден Рябининым о нашем предстоящем визите.

В карете Сергей Арсеньевич, начиная уже кое-что понимать, осведомился:

— Почему вы так интересуетесь князем Павлом и этой его проклятой дуэлью? Вы полагаете, я не заметил, что ваша индианка только и делала, что подначивала меня?

Я подумал, что Серж себе явно льстит, он ведь и в самом деле ничего не заметил. Когда в его красивую, но пустую голову закрались первые подозрения, было уже слишком поздно.

— Право же, mon cher, вы преувеличиваете.

— Не думаю, — произнес он встревоженно. — Ведь вы так и оставили без ответа мой вопрос, а это наводит на размышления. Что-то здесь нечисто! — заявил Рябинин уверенно.

— Вы, вероятно, слышали о загадачном убийстве графини Картышевой, — начал я вдоваться в подробности. Делать мне этого не хотелось, но обстоятельства обязывали.

— Ах, вот из-за чего весь сыр-бор! — стукнул себя по лбу горе-секундант. — Неужели вы подозреваете Корецкого в смерти Татьяны? — искренне изумился он. — Князь — не тот человек, — заявил Серж с уверенностью. — Стреляться — да, но чтобы руку поднять на женщину?! Это уж вы хватили!

Я не стал возражать:

— Возможно.

В этот момент я подумал о Камилле, о которой как-то забыл, увлеченный разговором о поединках. Она так и не пришла. На меня словно повеяло кладбищенским холодом, я так и видел мадемуазель где-нибудь с перерезанным горлом или простреленной головой. Неужели она унесет все свои секреты с собой в могилу?

— Что с вами? — Сергей Арсеньевич заметил мое сотояние. — У вас даже губы побелели! — воскликнул он. — Вы напуганы? Я вас уверяю, князь Павел — не убийца!

Я смог лишь тихонько кивнуть в ответ, так как перед моими глазами маячил могильный камень.

— Не уберег душу людскую? — вопрошал с небес громовой голос.

Я в ответ еле слышно прошептал:

— Errare humanum est! Однако Рябинин меня расслышал.

— Что вы там на латыни про ошибки толкуете? — осведомился он.

Я перевел:

— Человеку свойственно ошибаться!

— С Корецким как раз тот случай! — снова заладил Серж свое, но взгляд своих жарких глаз от эмалевого перстня не отводил.