Филипп Ванденберг - Пятое евангелие

Анна не видела причин закрывать ставни, поэтому решила оставить окно открытым и впустить в комнату солнечный свет. Осмотревшись, она увидела, что находится в скудно обставленном помещении с ничем не покрытым бетонным полом. Выкрашенная белой краской железная кровать выглядела жутко, а дверь, как и все двери в Лейбетре, была без замка. Следовательно, ее не могли запереть. Приоткрыв дверь, Анна увидела перед собой длинный коридор со множеством таких же дверей.

Ей показалось бессмысленным даже пытаться выйти за пределы комнаты. Сам факт, что ее не заперли, говорил о том, насколько уверенно чувствовали себя орфики. Похоже, не было ни малейшего шанса на побег. Кроме того. Анна чувствовали что еще слишком слаба для подобных отчаянных действии Голова ее болела. Анна вновь прилегла на кровать и сжала виски руками. Теперь ей пришлось бороться со сном и тошнотой. Глядя невидящим взглядом перед собой, Анна заметила, что в комнате находится стул, на спинку которого кто-то аккуратно повесил выглаженную одежду. Она поняла, что одежду в длинную бесформенную ночную рубашку – в такие одевают пациентов в психиатрических клиниках, – и испугалась, представив, как сейчас выглядит.

Но чем дольше она смотрела на одежду, развешанную на стуле, – при этом Анна изо всех сил терла глаза руками, потому что ей казалось, что она спит, – тем чаще дышала и тем сильнее билось ее сердце и стучала кровь в висках. Она видела перед собой одежду Гвидо!

Она встала и осторожно, словно рубашка или брюки внезапно могли ожить и напасть на нее, подошла к стулу. На спинку повесили пиджак, а брюки лежали на сиденье.

Сначала Анна не решалась даже прикоснуться к одежде, но потом заставила себя сделать это и осмотрела подкладку пиджака, на которой нашла метку портного из Мюнхена. Это был действительно костюм Гвидо.

Анна бросила пиджак на пол, словно тот обжег ей пальцы. Она представила себе жуткую картину: Гвидо с угрожающим видом входит в комнату. Анна чувствовала, что начинает паниковать. Что же это была за жестокая и ужасная игра, которую вел Гвидо или орфики? И кто на самом деле стоял за ней?

Анна уже собиралась выйти из комнаты, когда услышала в коридоре медленные и тяжелые шаги.

Гвидо !

Она задрожала всем телом и почувствовала, что колени ее подгибаются. Анна беспомощно схватилась за железную кровать и широко раскрытыми от ужаса глазами уставилась на дверь.

Шаги приближались, и чем ближе они раздавались, тем более угрожающими казались Анне. Перед дверью шаги стихли. Раздался стук.

Горло Анны словно перетянули тонкой бечевкой. Ей не удавалось даже вдохнуть, и она, если бы и хотела, не смогла бы произнести ни слова. Она судорожно пыталась проглотить комок в горле и, будто завороженная, смотрела, как ручка медленно повернулась, а потом так же мучительно медленно начала открываться дверь. Анна пыталась закричать, но из груди ее не вырвалось ни звука. Она могла лишь стоять и смотреть, как открывалась дверь…

Несколько секунд они молча стояли друг напротив друга Анна и Талес. Это был тот самый румяный мужчина, с которым она встречалась в Берлине, и он заговорил первым.

– Похоже, вы не ожидали увидеть меня? – спросил он с наглой ухмылкой, которая сразу не понравилась Анне и делала его лицо еще шире, отчего щеки казались краснее.

Она до сих пор не могла говорить и лишь энергично кивнула в знак согласия. Она думала, что подготовлена к шоку, который вызвала бы встреча с Гвидо, но сейчас, когда стало ясно что эта встреча пока откладывается, Анна поняла: в данный момент она не была готова к происходящему. А в голове крутилась одна только мысль. Анна хотела, чтобы Гвидо был мертв, мертв, мертв!

– С момента нашей последней встречи в Берлине, – начал краснощекий, довольно улыбаясь, – своим поведением вы доставили нам немало трудностей. Хочу быть честен и не стану, скрывать, что вы ввязались в опасную игру. Я бы даже назвал ее смертельно опасной.

– Где… Гвидо? – заикаясь, спросила Анна, словно не расслышав слов Талеса, и указала на стул с одеждой. Антипатия которую Анна ощутила к этому человеку еще во время первой встречи с ним, превратилась сейчас в самую настоящую ненависть. И ненависть была настолько сильной, что, казалось, должна была убить Талеса на месте.

– Где пергамент? – спросил Талес, не обратив внимания на вопрос Анны, и тут же холодно добавил: – Естественно, я имею в виду оригинал.

При этих словах он по привычке шумно выдохнул через нос.