Елена Ярошенко - Карающий ангел

Легонтов совершенно спокойно и безучастно выслушал мой гневный монолог. Чудовище! Более того, я заметила, что глаза его смеются! Изверг!

Я не знала, что следует сделать в первую очередь — кинуться развязывать бедную женщину и оказывать ей помощь или надавать оплеух негодяю. В качестве первого шага я схватила Легонтова за лацканы пиджака и как следует потрясла, чтобы сделать свои слова более убедительными.

— Елена Сергеевна, ради Бога, успокойтесь. Нужно было вас подготовить, но, клянусь, я не ожидал такой реакции! Успокойтесь! Вы ничего не поняли!

Легонтов в свою очередь слегка встряхнул меня.

Я на всякий случай замолчала. Если уж я ничего не поняла, пусть объяснится, но что тут можно не понять?

Александр Матвеевич взял в углу кувшин с водой и губку и стал медленно и тщательно мыть лицо связанной старухи. Ее темная, ссохшаяся и загрубевшая кожа была покрыта множеством морщин и грубых складок, и вот сыщик, скинув пиджак и засучив рукава, принялся осторожно прикладывать губку к каждой морщине, протирая их в разных направлениях.

Да он же сумасшедший, как я сразу этого не поняла!

Но с лицом бабки вдруг стали твориться странные вещи. Сухая морщинистая кожа, размокая под губкой, покрывалась каким-то мутным налетом, он смывался, а лицо под ним молодело на глазах и становилось все более и более знакомым…

Боже милосердный! Это была Женя Дроздова!

Никогда не нужно торопиться кричать. — Наказание за грубость нрава. — «Воды дай, гад!» — Представление Жени о «справедливом» перераспределении благ земных. — «До встречи в 1918 году, господа!»

Я онемела.

— Ну, что скажете, Елена Сергеевна? — Легонтов с довольным видом осматривал результат своих трудов. — Вот он, мой сюрприз!

И вправду, надо было хоть что-нибудь сказать. Извиниться. Поблагодарить. Или еще что-нибудь… Я прокашлялась.

— Вы меня просто убили, Александр Матвеевич!

Кажется, я хотела сказать что-то другое, но вырвалась у меня именно эта дурацкая фраза. Честно говоря, мне было стыдно за свою недавнюю вспышку. Никогда не нужно торопиться кричать — вдруг это и не понадобится?

— Я убил? Ну что вы говорите, мадам? Я никого не убиваю! Я только мщу за попранную справедливость. Может быть, не совсем бескорыстно, но пусть камень в меня кинет тот, кто сам без греха. А по части убийств найдутся другие охотники…

— Александр Матвеевич, а зачем вы ее так сильно связали? Ей, наверное, очень неудобно, и руки-ноги затекли…

— Да вот пришлось наказать за грубость нрава. Не люблю хамоватых людей. А что у бедняжки ручки-ножки затекли, так мне ее почему-то не жалко… Полиции на руки передадим, так в камере отойдет. Там заняться нечем, пусть ручки-ножки себе разминает в ожидании суда. Но поскольку наняла меня не полиция, а вы, высокочтимая сударыня, так прежде всего вам я свою добычу и предъявляю. Может быть, вы сочтете нужным парой слов перекинуться с мадемуазель Дроздовой?

Легонтов вытянул изо рта Жени кляп. Она глотнула воздуха и визгливо закричала ему: «Сволочь!»

— Как вы плохо воспитаны, мадемуазель! Я осуждаю подобное поведение даже в среде базарных торговок, а уж в разговоре между нами, благородными людьми, можно было бы выбирать выражения. Все-таки здесь дама. — Происходящее явно забавляло Легонтова.

— Воды дай, гад! — Голос Жени прерывался. Похоже, от долгого сидения с кляпом во рту у нее и вправду пересохло горло.

Легонтов поднес к ее губам кувшин, и она с жадностью сделала несколько глотков.

— Женя, перестаньте ругаться, — предложила я. — Давайте поговорим спокойно. Криком вы все равно себе не поможете.

— Давайте, — неожиданно согласилась Женя. — С вами, Елена Сергеевна, я могу говорить спокойно, вы не так раздражаете меня, как этот ваш надутый гусак, берущийся за любую грязную работенку.

— Но при нашей встрече в Последнем переулке вы не проявляли по отношению ко мне особой сдержанности в выражениях…

— Ну у каждого могут сдать нервы. Иной раз и поговоришь о наболевшем, не подбирая слова… А так вы мне даже симпатичны — дамочка, которая ухитрилась за короткое время избавиться от трех мужей, не может не казаться милашкой.

— Женя, ко мне вы можете относиться как угодно, но за что вы так возненавидели Марию Антоновну? Она сделала вам столько добра.

— А за что мне ее любить? И какое же добро она, позвольте спросить, мне сделала? Какое добро она вообще способна делать? Чего стоят ее жалкие унизительные подачки? И чем она может быть мне симпатична? Богата, красива, беспечна и безмозгла. И с детства привыкла, что все должно подаваться ей на золотом блюде. Надеюсь, вы слишком умны, чтобы полагать, что Терская-младшая столь добродетельна и благородна, как это кажется ей самой. Она всю жизнь живет играючи — играет в заботу о ближних, в борьбу за права женщин, в свой дурацкий механический драндулет, в молочную ферму, устроенную в имении ее старой нянькой…