Эллис Питерс - Исповедь монаха

— Нет-нет, к чему? Это наша печаль, ты тут вовсе ни при чем. Другое дело, что произошло убийство, и я обязан уведомить об этом шерифа и выслать людей на поиски злодея. Насколько я знаю, родственников у нее нет, так что хоронить ее придется нам самим. Мы выполним все, что требуется. И на тебе это никак не должно отразиться.

— Боюсь, что уже отразилось, — промолвил Перронет, — не на мне, так на Элисенде. Если не ошибаюсь, эта женщина ее няня, и она была дорога ее сердцу.

— Верно. И это еще одна причина, почему лучше поскорее увезти ее отсюда — в другой дом, в другую жизнь. — Тут он поглядел вокруг, ища глазами Элисенду, впервые как вернулся после поисков, и крайне удивился, не обнаружив ее среди женщин, но одновременно с облегчением вздохнул: дело и без того запутанное, а ее присутствие осложнило бы все еще больше. Если ей удалось заставить себя уснуть, тем лучше, пусть себе спит. Дурные новости подождут до утра. Из комнаты, где приводили в порядок тело Эдгиты, гуськом потянулись служанки. Они сделали все, что могли, и теперь, разбившись на кучки, бестолково перетаптывались в холле, испуганные и пришибленные. Сенред недовольно повел плечами, словно желая физически освободиться от их тягостного присутствия. — Эмма, вели женщинам разойтись и ложиться спать. Они свое дело сделали и нечего им тут толкаться. Да и вам, друзья мои, пора преклонить головы. Все, что можно было сделать, уже сделано. Теперь надо набраться терпения и послушать, какие новости привезет из Элфорда Эдред. Однако я не вижу нужды в том, что бы все лишали себя сна. — И повернувшись к Перронету, он добавил: — Я послал Эдреда и с ним еще двоих к моему сюзерену известить его о случившемся. В наших краях так заведено, что о всяком убийстве следует доносить ему лично. И он не меньше меня самого будет этим обеспокоен и примет необходимые меры. А мы, Жан, с твоего позволения, перейдем в солар. Здесь, в холле, люди пусть устраиваются на ночь.

Глядя на мрачное, озабоченное лицо Сенреда, Кадфаэль подумал, что у него бы гора с плеч свалилась, если бы Перронет еще раз галантно устранился и предпочел бы не вмешиваться в жизнь чужого дома, но, увы, теперь рассчитывать на это не приходилось. И как бы он ни ходил кругами вокруг да около, лишь бы скрыть истинную причину, по которой его управляющий был направлен в Элфорд, неразрывная связь этого места с разыгравшейся трагедией становилась слишком очевидной и рано или поздно должна была окончательно открыться. А Сенред был не тот человек, чтобы без зазрения совести врать и изворачиваться — он этого не любил, да, по правде сказать, и не умел.

Женщины привыкли повиноваться, и по команде сразу же разошлись, испуганно перешептываясь на ходу. Мужчины затушили все факелы, кроме двух у входной двери, иначе вошедшим с улицы было бы не видно, куда ступать, и позаботились о том, чтобы огонь в очаге потихоньку горел до утра. Перронет вслед за хозяином дома направился в солар. На пороге Сенред обернулся и подал Кадфаэлю знак присоединиться к ним.

— Ты наш свидетель, святой брат. Ты сможешь подтвердить, где и как мы ее нашли. Да ведь ты же сам и приметил, что на нее напали, уже когда снег пошел. Может, подождешь с нами моего управляющего, послушаем, какие новости он нам доставит?

При этом ни словом, ни намеком хозяин не дал понять брату Хэлвину, что приглашение в равной степени относится и к нему тоже, а во взгляде Кадфаэля Хэлвин прочел скорее предостережение воздержаться от подобного шага, нежели настоятельную рекомендацию его совершить. Но Хэлвин совету не внял и предпочел сделать по-своему. События развивались таким образом, что неизбежно давали обильную пищу для размышлений, особенно если иметь в виду возложенную на него обязанность в самом скором времени благословить перед богом брачный союз — тогда как одно только намерение заключить этот союз уже привело к гибели человека. Он испытывал настоятельную потребность самому разобраться, чем в действительности были вызваны все эти ночные походы и, если потребуется, сложить с себя всякие обязательства. Решительно сжав губы, он заковылял вслед за удалявшейся троицей — сначала медленно, с трудом переставляя костыли по тростниковым циновкам, устилавшим каменный пол холла, а потом гулко постукивая ими по дощатому настилу солара. Там он устроился на скамье в самом темном углу, как бы давая понять, что не претендует на внимание, но желает услышать все из первых уст. Сенред же понуро сел к столу и, раздвинув в сторону локти, обхватил голову своими большими, крепкими руками.