Эллис Питерс - Исповедь монаха

За изгородью начинались поля, невысокие холмы, тут и там виднелись небольшие рощицы. Как только погода установится, все зазеленеет. Почки уже набухли и только ждут тепла. В ложбинах и под деревьями снег еще не растаял, но лежать ему осталось недолго: сквозь облака уже начало пробиваться солнце.

Кадфаэль заглянул на конюшню, там царил идеальный порядок. Конюхи с гордостью продемонстрировали любознательному монаху своих лошадок. На псарне Кадфаэля тоже встретили очень приветливо. И здесь не к чему было придраться, все сияло чистотой. В отдельной загородке на свежей соломе лежала сука с шестью щенятами, им было по месяцу или чуть больше. Кадфаэль не удержался и взял на руки одного из щенков. Его мать отнеслась к этому вполне благосклонно — кому ж не приятно, когда восхищаются их детьми. Маленькое теплое тельце восхитительно пахло молоком, и Кадфаэль не без сожаления положил щенка обратно к матери под бочок. И тут позади него раздался чей-то спокойный голос:

— Это ты будешь венчать меня?

В дверях стояла она. Опять Кадфаэль смотрел на нее против света и видел лишь силуэт, опять девушка показалась ему значительно старше, так уверенно и невозмутимо она держалась, ее возраст выдавал лишь звонкий чистый голос. Элисенда Вайверс не спешила принарядиться к приезду жениха. В темно-синем домашнем шерстяном платье, с небольшой бадейкой, полной теплого мясного варева, она пришла кормить собак.

— Это ты будешь венчать меня? — повторила она свой вопрос.

— Нет, — выпрямившись сказал Кадфаэль, — тебя будет венчать брат Хэлвин. Я не рукоположен в священники. Впрочем, никогда к этому и не стремился.

— Значит, это тот, который на костылях, — задумчиво проговорила Элисенда. — Мне жаль его. Надеюсь, наши слуги хорошо о нем заботятся. Ты слышал о моем замужестве? Слышал, что сегодня приезжает мой жених?

— Твой брат рассказал нам об этом, но есть вещи, которые можешь знать только ты. Только тебе известно, по своей ли воле ты вступаешь в этот брак, — ответил Кадфаэль, внимательно вглядываясь в юное девичье лицо.

Элисенда ответила не сразу, но не оттого, что испытывала какие-то колебания, скорее, в эти несколько секунд она старалась составить себе представление о человеке, заговорившем с ней на столь деликатную тему. Ее большие серьезные глаза испытующе смотрели на Кадфаэля. Самой ей скрывать было нечего и его взгляда она не боялась. Если бы Элисенде почудилось в его вопросе простое праздное любопытство, она не колеблясь уклонилась бы от ответа, сумев проявить при этом подобающую учтивость. Но она ответила.

— Если считать, что взрослые люди свободны в своем выборе, — сказала она, — тогда я отвечу тебе, да, я добровольно согласилась на этот брак. Существуют какие-то нормы, которым должно подчиняться. А кроме того, наши близкие тоже имеют свои права и надобности. Все мы связаны и зависим друг от друга. Скажи брату Хэлвину… — впрочем, мне следует называть его отец Хэлвин, — чтобы он не терзался сомнениями. Я знаю, что делаю. И никто меня не заставляет.

— Я передам ему твои слова, — ответил Кадфаэль, — но все равно, мне кажется, ты согласилась на этот брак из-за других, а не из-за себя.

— Тогда скажи ему, что я по доброй воле и по своему собственному желанию предпочла согласиться на этот брак ради других.

— А как же твой будущий супруг?

Ее губы дрогнули. Думы о Жане де Перронете, несомненно, терзали ее, подрывая уверенность в правильности принятого решения. Элисенда понимала, что никогда не сможет дать ему в полной мере того, что он заслуживает. Сенред вряд ли сказал жениху, что согласие Элисенды вынужденное и сердце ее отдано другому. И у нее язык не повернулся сказать Жану, что она не любит его, как должна бы любить жена мужа. Сия тайна известна только Вайверсам. Оставалось лишь надеяться, что с годами любовь все-таки придет, и не исключено, жизнь у этой пары сложится даже лучше, чем у многих других, но блаженство истинного любовного союза уготовано не им.

— Я всемерно буду стараться не обмануть его ожиданий, — твердо ответила Элисенда. — Жан заслуживает самого лучшего и я сделаю для него все, что смогу.

Не было смысла говорить ей, что, скорее всего, этого окажется недостаточно — она и так все знала и мучилась тем, что вынуждена вводить в заблуждение своего будущего супруга. Может статься, эта неожиданная беседа в полутемной псарне вновь возродила глубоко запрятанные в душе Элисенды горькие сомнения. Незачем терзать ей сердце, если невозможно облегчить ее участь.