Эллис Питерс - Прокаженный из приюта Святого Жиля

— Отец настоятель, я прошу прощения! Я был неправ — неважно, что меня оговорили.

Но, признавая сейчас свою вину, он кипел от гнева. Сторонний наблюдатель, наверное, задался бы даже вопросом: может, юноша считает даже выгодным нанести аббатству еще одно оскорбление? Допустим, его бросят в темницу, как обещали. Значит, он по крайней мере остается в стенах обители. Дальше можно попытаться взломать или как-то открыть замки, можно подкупить или обвести вокруг пальца братьев мирян. Да, вероятно, у него был шанс! Но благородный юноша не мог и помыслить о подобном: нельзя обижать тех, кто не нанес обиды тебе.

— Хорошо. Значит, мы понимаем друг друга. Так что же за спор возмутил наше спокойствие?

Оба, Йоселин и Пикар, заговорили одновременно. Но Йоселин в кои-то веки проявил мудрость и отступил, предоставив право первенства старшему. Юноша стоял неподвижно, крепко закусив губу и всматриваясь в лицо настоятеля. Тем временем Пикар с презрением отметал брошенное юношей обвинение, — отметал в тех выражениях, которые Йоселин и ожидал от него услышать.

— Святой отец, этот дерзкий молодчик был изгнан со службы своим господином как нерадивый и дурно воспитанный прощелыга, и теперь он обвиняет меня в том, что я посоветовал милорду Домвилю избавиться от него. А я в самом деле чувствовал себя обязанным дать подобный совет: я видел, как бесцеремонен юнец, как он преследует мою племянницу, постоянно нарушая всякие приличия. И вот он примчался сюда, чтобы вызвать меня на поединок, в обиде на свое совершенно справедливое увольнение. Он лишь получил по заслугам, однако не может никак образумиться. Вот и все дело, — язвительно заключил сэр Годфри.

Брат Кадфаэль восхитился тем, как стойко Йоселин держал рот на замке и не давал воли рвущемуся потоку разгневанных слов. Взгляд юноши был почтительно прикован к Радульфусу, и заговорил он не раньше, чем его пригласили. Он, конечно же, должен был проникнуться за эти мгновения доверием и уважением к справедливому и проницательному настоятелю, чтобы так обуздать себя. Юноша мог быть уверен: его не осудят, не выслушав; и воистину стоило сделать над собой усилие и взять себя в руки, дабы потом должным образом защититься.

— Что скажете, молодой человек? — обратился к нему Радульфус. Лицо его не изменило выражения спокойного и отрешенного от спора судьи, но в голосе его, быть может, и слышался намек на снисходительность.

— Отец настоятель, — сказал Йоселин, — все мы приехали сюда двумя домами посмотреть на свадебное торжество. Вы видели невесту. — К этому времени девушку давно уже оттащили с места происшествия и втолкнули в странноприимный дом. — Ей восемнадцать лет. Моему господину — тому, кто был моим господином — под шестьдесят. Последние восемь лет невеста находилась под опекой своего дядюшки как сирота; за ней числятся огромные земли, которыми давно распоряжается тот же дядюшка. — Стало отчасти видно, куда он клонит, нежданно повернув разговор в новое русло. Пикар весь кипел и, дай ему волю, тут же разразился бы ответной тирадой. Но Радульфус, нахмурившись, наклонил голову и поднял руку, требуя тишины. Опекун был вынужден уступить.

— Отец настоятель, я молю вас помочь Ивете де Массар! — Желанная минута настала, и Йоселин не мог больше сдерживаться. — Святой отец! Ее владения охватывают пятьдесят поместий в четырех графствах, это уже само по себе целое графство. И они поделили его между собой, ее дядюшка и жених. Бедняжка продана одним и куплена другим против ее воли, — о Господи, да у нее уже не осталось воли, ее укротили! — вопреки ее воле! Я обидел их только тем, что люблю ее и мечтал вырвать ее из этой тюрьмы…

Вторая половина его фразы, хотя Кадфаэль и придвинулся настолько близко, что услышал все, для большинства наверняка потонула в криках негодования. Громче всех звучал голос Агнес. Он с лихвой перекрывал голос противника. Йоселин, как ни старался, не мог его заглушить. И тут заслышался четкий цокот копыт. Мгновение спустя во двор иноходью въехали всадники — представители королевской власти. Их было много. Споры, завязавшиеся было вокруг молящего Йоселина и протестующего Пикара, прервались на полуслове. Все взоры обратились к ним.

Впереди ехал Юон де Домвиль, Все мускулы на его лице были напряжены, точно бицепсы у борца; его злобные, настороженные черные глазки горели мстительным огнем. Рядом с ним ехал Жильбер Прескот, шериф короля Стефана в Шропшире — крепкий, поджарый рыцарь средних лет, с соколиными бровями и крючковатым носом. Черная раздвоенная борода шерифа была обильно усеяна сединой. За шерифом следовали начальник караула — сержант — и семь-восемь старших чинов, — отряд довольно внушительный. Въехав в ворота, шериф дал знак своим людям остановиться. Воины спешились, сам шериф тоже слез с лошади.