Кристоф Доннер - Король без завтрашнего дня

«У нас имеется проект, отчасти похожий на тот, что мы составляли в июне, но он еще не разработан окончательно, — писала ему королева. — Если он осуществится, это будет примерно 15–20 ноября; но если мы не сможем уехать в это время, то зимой не будем ничего предпринимать… Сейчас все довольно спокойно, но это спокойствие держится на волоске, и народ, как всегда, готов на любые зверства. Говорят, что он за нас, но я в это не верю — во всяком случае, он не за меня».

Мария-Антуанетта пишет, что ни на минуту не принадлежит сама себе, отдавая все свое время аудиенциям, письмам и детям, и замечает: «…но что касается последнего, это мое единственное счастье…» — а дальше все зачеркнуто, скорее всего, потомками Ферзена. За этим легендарным вымарыванием можно вообразить признания самые откровенные в своей интимности или, напротив, самые нежные и добродетельные — искушение апокрифиста велико, — но в конечном счете самое скандальное — именно эти долгие и тщательные зачеркивания, которые оставляют слова навеки укрытыми тайной. Они как те усы, подрисовываемые шаловливыми детьми торговцев картинами на полотнах великих мастеров, что становятся частью шедевра и попадают во все каталоги живописи. Стереть их — значит обеднить историю искусства.

Читая письма Марии-Антуанетты, можно заметить, как ею овладевает все большее отчаяние: «Французы жестоки — и на одной, и на другой стороне». Имеется в виду «по обе стороны границы». Она меряет и революционеров, и эмигрантов одной и той же меркой. Как выбрать лучшее между чумой и холерой, как устраивать будущее в случае возвращения братьев короля или окончательной победы республиканцев?

«Понимаете ли вы мое положение и ту роль, которую я вынуждена играть изо дня в день? Иногда я не узнаю собственный голос и некоторое время не могу понять: действительно ли это я говорю?»

Она тоже рассчитывает выиграть время, чтобы получить реванш:

«Какое будет счастье, если в один прекрасный день я окажусь достаточно сильной, чтобы показать всем этим нищебродам, что я им не какая-нибудь пустышка!»

Тем временем готовится война. Война против Германии, поскольку революционеры считают, что у этой страны нет сил, чтобы защищаться.

«Глупцы!»

В какой-то момент королева начинает паниковать, уже ничего не понимая в происходящем: «К чему эта внезапная декларация императора? Отчего обо мне больше не вспоминают ни в Вене, ни даже в Брюсселе? Я теряюсь… Нужно, чтобы император встал во главе других могущественных сил, являя собой самую надежную из них, и тогда, уверяю вас, здесь все затрепещут!»

Ферзен решил ехать в Париж. Он пересек границу с риском для жизни — поскольку был в розыске как организатор «похищения» короля.

14 февраля 1792 года ему удалось тайно проникнуть во дворец.

Увидев его, Нормандец тут же подумал о новом побеге и бросился ему на шею.

— Вы приехали меня забрать?

— Месье… я привез вам игру. Она шведская, но вы в ней быстро разберетесь.

— Это очень мило с вашей стороны, месье, но я больше не играю в игрушки. Я отдам игру Марии-Терезе… Аббат мне говорил, что в Швеции еще холоднее, чем здесь!

— Это правда.

— Там сейчас снег?

— Да.

— У нас тоже был снег, но быстро растаял. Мы слепили снеговика и надели на него шляпу, а потом отрубили ему голову.

— Королева мне писала, как она гордится вами, месье, вашими успехами и вашим небывалым мужеством.

— Почему же вам не удалось нас спасти?

— Это главная печаль всей моей жизни…

— Папины братья приедут нас освободить?

— Да.

— Они обещали…

— …и вы будете свободны. Вы будете править величайшим из всех королевств. Вы восстановите мир в Европе. Будете всюду путешествовать…

— И по Швеции тоже?

— Да, мы проедем по ее снежным равнинам, до самых ледников.

— А там есть волки?

— Да, они великолепны. Белые, серые…

— Лучше уж поехать в Рим. Это город Ромула и Рема. Волки там добрые, они кормят сирот, да?

— Рим в самом деле очень красивый город.

— И там живет Папа.

— Да.

— Месье… скажите, вы мой отец?

— Что?

— Вы мой отец?

— От кого вы услышали эту клевету?

— Так написано в газете папаши Дюшена.

— Не верьте этим гнусностям. Их пишут только для того, чтобы опорочить вашу матушку. Это ложь, вы меня слышите?

— Я рад, что вы вернулись, Ферзен. Я вас очень люблю, но папу я люблю больше.

— Это лучший человек на свете!

— Он сейчас грустный, из-за волков…

Появилась Мария-Антуанетта. Ферзен поклонился, и королева протянула к нему дрожащие руки. Он поцеловал их. Нормандец наблюдал за этой сценой.