Скорее всего, у Бургундца развилось нечто вроде костного туберкулеза, и именно эта болезнь приковала его к постели. Он потребовал, чтобы младший брат проводил все время рядом с ним — в его присутствии он находил развлечение, иногда позволявшее забыть о боли. Бургундец заявил, что сам займется образованием младшего брата, но на самом деле лишь постоянно пенял ему, какой тот ничтожный, неспособный и уродливый. Каждый урок математики становился поводом для того, чтобы издеваться над младшим наследником и бить его. Взрослые этому не препятствовали — они больше жалели того, кому предстояло умереть, чем того, кто должен был остаться в живых. Смерть всегда любят больше, так уж повелось… Впрочем, и сам Берриец, кажется, находил это справедливым — он обожал старшего брата. А тот этим пользовался и вымещал на нем всю свою досаду, всю злость из-за того, что сам вынужден все время лежать в четырех стенах, и заставлял его расплачиваться за все свои страдания. Приступы лихорадки вызывали слабость и страх смерти; ребенок начинал рыдать и в полубреду требовал, чтобы младший брат умер вместо него. Он обещал ему за это место в раю и много денег. Когда лихорадка спадала, и Бургундец понимал, что это невозможно, он стонал на руках отца: «Да что же это такое! Быть герцогом Бургундским ничего не значит!»
Берриец испытывал огромную жалость, видя, как состояние его старшего брата ухудшается день ото дня. Его рвало по три раза в день, его приходилось силой заставлять есть, — это были ужасные сцены, которых Берриец никогда не забыл. У его обожаемого брата начали выпадать зубы, все его тело покрылось нарывами. В периоды улучшения, становившиеся все более короткими, Бургундец продолжал мучить младшего брата, который принимал все мучения охотно и с удовольствием, как заслуженное наказание. Если бы он только мог спасти этим своего брата, избавить от болезни — или умереть вместо него! Но болезнь не хотела забирать его. Все это время Берриец пребывал в безнадежно добром здравии.
В шесть лет Людовик XVI впервые начал задумываться над тем, не дьявол ли он, если столь успешно сопротивляется заражению. Он всю жизнь задавал себе этот вопрос: не вселился ли в него дьявол?
В марте 1760-го Бургундец дошел до полного истощения. Он чувствовал, что смерть близка, последние силы его покинули, но рассудок все еще оставался ясным, и он подсчитал, что умрет, скорее всего, на Пасху. Он хотел дотянуть до этого дня. Он садился в кровати и звал младшего брата.
«Посмотри-ка на меня, Берриец! Может быть, я говорю с тобой в последний раз. Я словно агнец, которого скоро принесут в жертву Богу».
Берриец разражался рыданиями: «О Боже, позволь мне умереть вместо него!»
Он оставался рядом с умирающим братом до самого конца, вдыхая мерзкое зловоние, исходившее от его тела, покрытого язвами и струпьями. Два дня он беспрерывно молился, стоя на коленях. Он мог смириться с неизбежностью этой смерти, лишь соединившись с ней, посредством мук стыда и виновности. Он мог выжить лишь ценой глубочайшего и неизбывного презрения к себе. Об этом нужно помнить, когда заходит речь о том, почему он заставил себя остановиться во время событий в Варенне. Заставил себя отправиться в Тампль. И наконец — подняться на эшафот.
На следующий день после смерти брата Берриец заболел. Никто толком не мог определить, что это за болезнь, но ее сочли несерьезной, и ребенком почти не занимались. Отныне центром внимания стали его младшие братья Артуа и Провансалец, будущие Людовик XVIII и Карл X. Эти двое мальчиков пяти и четырех лет соответственно были веселы и здоровы — им не пришлось страдать вместе с умирающим старшим братом. Они никогда не были ничьими рабами. Они были избалованными, живыми, подвижными — вечно играли друг с другом, бегали и дрались, как маленькие львята. Любой, глядя на них, не мог удержаться от мысли, что каждый из мальчиков был бы лучше на месте наследного принца, чем их старший брат. Пожалуй, многие втайне надеялись, что Берриец тоже умрет от болезни. Но Провидение решило иначе: мальчик начал поправляться. Пролежав в постели восемь дней, в течение которых он беспрерывно рыдал об умершем брате, Берриец выздоровел.
Конечно, никто не собирался его топить, как топят лишних котят. Людовик Фердинанд был высокоморальным человеком и христианином. Он честно пытался заниматься воспитанием сына, но мальчик его разочаровывал: будучи набожным и почтительным, Берриец оставался весьма заурядным ребенком в плане физическом, умственном и светском. Он был до того рассеян, что иногда это выглядело как слабоумие. Печальнее всего было видеть, что его младшие братья уже превосходят его в смысле здоровья, сообразительности и активности. Теперь, после долгих издевательств старшего брата, Беррийцу пришлось терпеть насмешки и непочтительность младших братьев.
Читать дальше