Йен Пирс: Падение Стоуна

Но Луиза искала. Это следовало из документов. Она покинула приют, и документы зафиксировали ее намерения. Не относительно вас — за двадцать три года, проведенные в этом месте, она ни разу про вас не спросила. В ее глазах вы были ребенком вашего отца, но не ее. Но другой, тот, кому она дала жизнь в приюте, этого она хотела отыскать; этот был ее, она знала это, ощущала в своей крови.

Поскольку я больше не получал от нее никаких вестей, то заключил, что она не преуспела либо ребенок умер. Но обнаружил, что хочу узнать про судьбу этого младенца, моего ребенка, а она была единственной, кто мог бы что-то мне сообщить. Для меня это стало почти манией. Бизнес никогда ничего подобного во мне не вызывал. Тут вы меня знаете достаточно хорошо; величайшие проблемы, колоссальнейшие проекты — к ним я отношусь спокойно. Даже катастрофы и непоправимые неудачи не лишают меня сна. А вот это лишило. Поглотило мои мысли. Элизабет увидела это и встревожилась, но стыд мешал мне рассказать ей, что меня заботит. О ее жизни я знал все, знал, каким было ее прошлое. Но она ни разу не совершила жестокости. Я не хотел признавать, насколько она была лучше, чем я.

А потому в глубокой тайне, когда мне следовало бы сосредоточиваться совсем на другом, я разыскивал Луизу Корт, мой единственный шанс узнать правду. В конце концов я получил верную подсказку из Германии и поручил Ксантосу отправиться туда и удостовериться, что это действительно она. Поехать туда сам я не хотел. Мысль снова увидеть ее меня страшила. Что он сказал ей? Что ответила она? Не знаю. Я не видел его с тех пор: он всегда находит предлог не возвращаться, строя свои козни за границей, думая, что я не догадываюсь о его махинациях.

Но что бы там ни произошло между ними, это привело ее в Лондон. И породило несколько плаксивых писем с клянченьем денег. Угрожающих, намекающих, но пустых. Она знала, что мне что-то нужно, но и только. Что именно, она не знала. Несколько дней назад я побывал у нее. Еще раз сегодня днем.

Она понятия не имела о значении того, что сказала мне. Отголоски симпатии или жалости к ней развеялись при этой встрече. Она сеяла в мире только зло, а теперь она — еще и мой конец. Она обретет свой финальный триумф. А мой — в том, что она никогда не узнает про него.

О, она была гнусной, зловонной, клянчащей, омерзительной. Я еле терпел разговор с ней. Не мог сидеть в одной с ней комнате.

— Почему мы не можем поговорить о прошлом? Ты когда-то любил меня.

Нет. Никогда. Не больше, чем она когда-либо любила меня. Она даже не понимала смысла этого слова, как и я, пока не встретил Элизабет. Мы заслуживали друг друга, не сомневаюсь, но ни ваш отец, ни Макинтайр не заслуживали ни ее, ни меня.

Мозги у нее слишком протухли, чтобы понять, к чему я клоню, собрать кусочки мозаики воедино. Хотела она только денег и могла бы заполучить их все, дай она мне иной ответ. Получи она деньги, много ли толку ей от них было бы? О, ее прелестное дитятко! Столь жестоко вырванное из материнских объятий! Но материнская любовь неутолима. Она выследила его… почти. Нашла женщину, которая забрала его, убедила ее рассказать. Так далеко они его отослали, чтобы она не догадалась. Она перехитрила их. Как она была умна! Но судьба жестока, она вновь потерпела поражение. К тому времени, когда она добралась туда, ребенок исчез. Он работал поблизости. Она отправилась посмотреть. Ребенок уже сбежал. О, она искала. Как она искала! Ребенку в беде нужна материнская любовь. Но с тех пор ни единого знака, ни единого следа.

Оставалось задать еще несколько вопросов. Я ждал только банальных ответов, неинтересных. Закругление перед тем, как уйти. Я был абсолютно спокоен, почти расслабился. Просто небольшое уточнение. Я чуть было вообще его не задал.

— Это был мальчик или девочка?

— Девочка.

— И где?

— В Лозанне.

— Как фамилия семьи?

— Штауффер.

— А ее имя?

— Элизабет.

Я ошибался. Я полагал, что раз и навсегда распрощался с Венецией, когда вернулся в Англию с оборудованием мастерской Макинтайра, но она оставалась со мной всю мою жизнь. Я сделал все необходимые приготовления быстро и, несомненно, с огрехами, но они сойдут. Я должен осуществить мои планы, прежде чем моя воля даст слабину. Физически я трус. Я хорошо себя знаю. Будет нелегко предпринять необходимые шаги и так легко подыскать причину изменить мое намерение. Но мне нельзя поддаваться слабости. Это единственный выход, во всех отношениях удовлетворительный. То, что я собираюсь сделать, причинит неудобства многим людям. Мне все равно. Поступи я иначе, Элизабет ждут страдания, а этого я не снесу.