Нэнси Бильо - Крест и корона

— Я пришел рассказать вам о сестре Кристине, — начал констебль.

— Ее больше нет.

Он слегка удивился той поспешности, с которой я сказала это.

— Да, ее больше нет.

— И вы, конечно, ходили посмотреть на казнь? — предположила я.

Он наклонил голову, глядя на меня:

— Почему вы сердитесь?

— Ничего подобного, — отрезала я. А потом и в самом деле разозлилась, потому что понимала, насколько несправедливыми будут мои упреки. Но все-таки не сдержалась. — Похоже, это ваше любимое занятие, Джеффри: ходить смотреть, как казнят беззащитных женщин.

Он удивленно уставился на меня.

— Извините, — сказала я и уселась на тот самый короб, на котором только что сидела сестра Беатрис. — Нам столько всего пришлось пережить за последнее время. Но хуже всего сознавать, что очень скоро все будет еще хуже. Место, которое мне дороже всего на свете, перестанет существовать. Боюсь, впереди меня не ждет ничего хорошего.

— Но ведь у вас есть Артур, сестра Джоанна.

Я кивнула и устало сказала:

— Да, это верно.

— И куда вы с ним пойдете, когда монастырь закроют?

Я объяснила Джеффри, что написала письмо своему родственнику сэру Генри, и тот ответил, что мы с Артуром можем присоединиться к остальным членам семьи и жить вместе с ними в Стаффордском замке. Нельзя сказать, чтобы Генри обрадовался, но это и неудивительно. Стаффорды не питали друг к другу особой любви, однако, когда требовалось, в помощи не отказывали. По крайней мере, у нас с мальчиком будет крыша над головой.

Я глубоко вздохнула и попросила:

— Расскажите мне про сестру Кристину.

— Сестру Кристину повесили в Тайберне. Никто из ее родных или близких при казни не присутствовал. Судебный чиновник зачитал приговор, а потом ее повели на эшафот. Мне сказали, что последние несколько недель сестра Кристина была не в себе. Но перед казнью она прочитала какую-то молитву на латыни.

— Это наверняка была доминиканская молитва спасения, — прошептала я.

— Закончив молиться, сестра Кристина окинула взглядом толпу зрителей. К сожалению, там собралось немало зевак. Она ведь стала своего рода знаменитостью. Она узнала меня и окликнула.

— И что она вам сказала?

— Сестра Кристина просила передать вам кое-что.

Я замерла от дурного предчувствия.

— Что именно?

— Она сказала буквально так: «Пожар на холме! Пожалуйста, передайте мои слова сестре Джоанне».

Я надолго замолчала, потом из глаз у меня хлынули слезы.

— Вы понимаете, что это значит? — поинтересовался констебль.

— Да, — кивнула я, — между нами существовало какое-то взаимопонимание, вот почему ее преступления особенно задевают меня за живое. Я немного представляю себе ее характер. Сестра Кристина открылась передо мною больше, чем перед кем-либо другим. Хотя и недостаточно. И все же, не будь я такой слепой и глупой, я могла бы помочь ей, остановить, прежде чем случились все эти ужасы.

Джеффри сел рядом со мной. Короб затрещал под нашим весом.

— Можно провести в обществе другого человека часы, дни, недели, годы, но так и не узнать его. Поверьте мне — я это знаю. И пожалуйста, не надо называть себя слепой и глупой. Вы… вовсе не такая. Вы самая умная и смелая из всех женщин, кого я только встречал.

Он обнял меня, и я растаяла, почувствовав надежную силу, исходившую от Джеффри Сковилла.

Это произошло так неожиданно, что у меня перехватило дыхание.

Нечто похожее я испытала в детстве, внезапно оказавшись под водой. Помнится, абсолютно не умея плавать, я ребенком свалилась в озеро, и отец за считаные секунды выудил меня оттуда. Но то ощущение запомнилось мне на всю жизнь: ты вдруг проваливаешься в бездну, в полной мере чувствуя собственное бессилие.

Я должна была бы оттолкнуть Джеффри, однако отвечала на его поцелуи. И вела себя совсем не так, как подобает послушнице. Я прижималась к нему, гладила его волосы, искала его губы, а они то жадно впивались в мои, то касались их очень-очень нежно. Я ждала, что вот сейчас во мне поднимется волна отвращения, но она не поднималась.

Не берусь объяснить как, но я почувствовала, что молодой констебль знал толк в ласках. И мне стало больно, когда я поняла, что он любил женщин и до меня.

Поняв это, я отпрянула от него. Мы оба сидели, оглушенные, сбитые с толку. И тут меня охватило это ужасное чувство — разочарование в себе, раскаяние за собственную слабость.

Печальный смех Джеффри прервал мои мысли.

— Ах, Джоанна, если бы вы только знали, как тщательно я готовил это, продумывал все предварительные этапы, чтобы ненароком вас не напугать. Чтобы все было как полагается, уважительно. И тут мы вдруг бросаемся друг на друга. Да, Джоанна, боюсь, в моей жизни всегда отсутствовал здравый смысл.