Жан-Франсуа Паро - Версальский утопленник

Он печально покачал головой.

— Полагаю, вы знаете тех, кто продолжает здесь петь?

— Конечно. Естественно, хуже, чем раньше. Когда-то в саду, прилегающем к Нотр-Дам, стояло симпатичное здание, Итальянский домик. Вы и сейчас можете им полюбоваться. Мы жили там все вместе. А сколько очарования вносил в нашу жизнь сад! Баньера, самый старый среди нас, скончался в том домике в возрасте ста двух лет. У него даже в старости сохранялся необычайно красивый голос, о котором говорили, что с ним не сравнится ни женский голос, ни чье-либо контральто.

— Вас послушать, сударь, так вы идете по тому же пути.

— О, вы слишком любезны! По сравнению с ним я еще мальчишка. Но, возвращаясь к нашему дому, скажу, что в 1758 году его продали. С тех пор ботаник господин Ле Моннье изрядно обогатил тамошний сад.

Обернувшись, кастрат окинул взором часовню.

— Мы все исчезнем когда-нибудь. Знаете ли вы, сударь, что в 1715 году четыре кастрата, сменяя друг друга, восемь суток несли караул возле останков великого короля? Это были те малые почести, которые мы могли воздать тому, кто проявлял к нашему искусству искренний интерес.

— Могу ли я, сударь, задать вам один вопрос, услышанный мною несколько дней назад?

— Сударь, я к вашим услугам.

— Речь идет о так называемых магнетических экспериментах, проводимых герцогом Шартрским над некоторыми из ваших собратьев. Быть может, вы что-то слышали об этом?

— Ах, сударь, в нашем кругу мы до сих пор смеемся над этими экспериментами. Кому только пришла в голову мысль, что наша природа может до такой степени измениться!

— А кто участвовал в этих опытах?

— Бальбо, Манджарелли и я. Любопытно, что вы со мной заговорили. Видите ли, несколько дней назад мы обсуждали эти опыты во время ужина, который я устраивал. Разумеется, позубоскалили немножко, каждый внес свою лепту шуток. Кроме Бальбо.

— Его не было на том вечере?

— Был, но он так рьяно налег на шампанское, что быстро утратил дар связной речи. Он заснул на месте и уехал от меня только во вторник утром, когда пробило девять. У него кружилась голова, так что он и тогда не сказал ни слова.

— А остальные? — со смехом спросил Николя; он опасался, как бы собеседник не вывел его на чистую воду.

— Разлетелись часов в пять утра. В этом году лето столь жаркое, что приходится вовсю пользоваться ночной прохладой.

— Когда-то, — продолжал Николя, стараясь, чтобы его вопросы не походили на допрос, — я часто ходил в Лувр на концерты духовной музыки и с восхищением слушал Stabat Mater Перголезе в исполнении кастрата Аюто и мадемуазель Арди. Это было то ли в 62-м, то ли в 63-м.

— В 63-м. У вас прекрасная память, сударь. А вы случайно не музыкант? Быть может, ваше имя, сударь.

— Николя д’Эрбиньяк, — ответил Николя, воспользовавшись названием одного из своих бретонских поместий. — Я всего лишь любитель и играю на бомбарде, традиционном инструменте своей родной провинции. Я знаком с господином Бальбастром.

Пусть этот гнусный тип хоть где-нибудь пригодится, подумал он.

— Он пишет очаровательные пьески. Очень модный композитор, — произнес итальянец.

Сказано, однако, было без энтузиазма.

— Господи, — продолжал Барбекано, — если бы я осмелился…

— Не стесняйтесь, прошу вас.

— Сегодня я пригласил к обеду господина Бенжамена де Лаборда, бывшего первого служителя королевской опочивальни покойного монарха. Господин де Лаборд подготовил сочинение о музыке. Не согласитесь ли вы стать четвертым участником обеда? Будет еще мой друг Бальбо, о котором вы уже наслышаны. Без сомнения, ваше присутствие, присутствие столь просвещенного любителя…

— Как тесен мир! Господин де Лаборд — один из ближайших моих друзей. Поэтому я, не опасаясь злоупотребить вашей добротой, с удовольствием принимаю приглашение.

— Я не слишком разбираюсь в кухне и умею готовить только блюда моей родной провинции Умбрии. Сам я родом из Норчии, как, впрочем, и Бальбо. Но, предупреждаю вас, мы станем говорить о музыке.

— Это лишь возбуждает мой интерес! Куда мне прийти и в котором часу?

— Не угодно ли вам явиться ко мне в тринадцать часов? Я живу в антресольном этаже дома на рыночной площади, над лавкой зерноторговца. Ошибиться невозможно. Вам знакомы эти места?

В памяти немедленно всплыли картины мучных мятежей.

— Да, вот уже два года как. Отлично, сударь, я вас благодарю и прощаюсь, но лишь на время.

Он не стал спускаться обратно в часовню, а прошел по хорам до королевской ложи, расположенной прямо напротив алтаря, и вышел в салон Геркулеса, дабы оттуда спуститься вниз. Но когда он вошел в салон, к нему навстречу, ковыляя на толстых ногах, направился молодой человек. Николя тотчас узнал графа Прованского, брата короля. Глаза, гнездившиеся на невыразительном пухлом лице Прованса, смотрели пристально и холодно, словно претензии, имевшиеся у принца, были адресованы именно Николя. Комиссар поклонился наследнику трона.