Елена Михалкова - Тайна замка Вержи

– Помнишь меня? – пронзительно закричала Бернадетта, склонившись к лицу маркиза и прожигая его единственным глазом. – Помнишь?!

Ее ладони все сильнее вдавливались в его толстую бычью шею. Лицо Мортемара побагровело, глаза выкатились из орбит. Но ему удалось наконец выдернуть руку с мечом. Маркиз оттолкнулся от пола, сбросил с себя старуху и перекатился на спину. Бернадетта вновь навалилась на него, и тогда Жан Лоран, изогнувшись, ударил ее в бок.

Ключница вскрикнула и разжала пальцы.

Жан Лоран занес руку для второго, последнего удара. И в этот миг тонкое длинное острие ножа, забытого им возле Николь, пронзило шею чуть пониже уха.

Маркиз дернулся. Рукоять меча выпала из ладони. Он перевел недоумевающий взгляд туда, откуда прилетело раскаленное жало, и увидел лекаря, метнувшего его собственный нож, точно копье.

Мортемар прижал руки к шее, но было слишком поздно. Жизнь вытекала из него. Он пытался сосредоточить взгляд на камне, вбиравшем в себя свет призрачной луны, но его заслонило изможденное старческое лицо.

– Умираешь ты, ваша светлость, – сказала Бернадетта. – Взаправду умираешь. Господи, наконец-то…

Луна над ее головой позеленела, раздвоилась и вдруг приблизилась к нему, обретая знакомые черты. Ведьма Черного леса склонилась над Мортемаром, и как он ни пытался остановить ее, отвела его руки от смертельной раны.

Жан Лоран упал, дергаясь в последних судорогах и затих навсегда.

Бернадетта запрокинула голову и что-то закричала протяжно – кажется, то была безумная песнь победы, полная одновременно и скорби, и радости – но у Венсана в ушах стоял глухой шум. Боль, горе, опустошение – все навалилось на него разом. Четко, как никогда, он осознал, что жизнь его кончена, и сколько бы лет ни отпустил ему господь, не будет ни дня, когда он не пожалеет о том, что выжил сегодня.

Задыхаясь, он поднялся и увидел, как медленно гаснет в бездонном небе пепельная луна, будто серебряная монета, опускающаяся в толщу воды. Камень, оставленный Мортемаром на парапете, казался в ее слабом свете не черным, а голубоватым.

Ни о чем не думая, Венсан протянул ладонь и сжал его в кулаке.

– Послушай, – прохрипел он, – мне ничего не надо. Только пусть она живет. Ты слышишь?! ПУСТЬ ОНА ЖИВЕТ!

Луна вдруг сделалась ярче – и исчезла, будто ее стерли одним взмахом руки. Венсану показалось, что он слышит язвительный смех существа с острой бородкой, являвшегося к нему в темницу.

Разум, говоришь? Так ответь теперь, чего стоит весь твой разум, Венсан Бонне, когда ты стоишь над ее телом и умоляешь о чуде! Ты, убежденный прежде, что чудес не бывает, – на что надеешься ты теперь?

«На свою веру».

А во что ты веришь, Венсан Бонне?

Ответ сорвался с его губ сразу, словно он знал его всю жизнь, а не понял только сейчас.

«В то, что любовь сильнее смерти».

Смех громче прежнего был ему ответом.

Чушь! Смерть непобедима, лекарь Венсан. Тысячи тысяч любящих и любимых канули в бездну, из которой нет возврата, и лишь память о них – единственное слабое утешение, доступное оставшимся. Так взгляни в лицо правде, лекарь Венсан. Что скажешь ты?

«Что любовь сильнее смерти».

Глупец! К чему твое упрямство? Ты любил свою жену – и она мертва! Оживила ее твоя любовь? Зачем цепляться за ложные надежды, когда ты сам признавал их бесполезность. Чудес не бывает. А если они и случаются изредка, то дарованы лишь тем невинным, в чьих душах нет места сомнениям. Загляни в свою душу, лекарь Венсан! Что ты видишь там?

«Что любовь сильнее смерти».

Нет ничего сильнее смерти, и ты всегда знал об этом. Так что ж ты теперь задыхаешься, прижимая к себе остывающее тело, зачем выкрикиваешь в небеса одно и то же, когда давно исчез призрак луны, и камень выпал из твоей руки, и глаза ее закрыты навсегда?

Венсан вздрогнул. Что?

Он перевел взгляд на лицо Николь. Глаза ее были закрыты. Несколько мгновений он смотрел на Птичку, не шевелясь, а затем дрожащими руками принялся расстегивать на ней одежду.

Кровь все еще текла из раны под ребрами, там, куда вонзился нож.

– Это невозможно…

Но кровь текла. Придавив пальцами жилку на шее, он уловил отчетливое биение.

– Девка, того гляди, богу душу отдаст, а он сидит, как истукан, и губами шлепает! – злобно прошипели сверху.

Венсан безумным взглядом уставился на Бернадетту, прижимавшую к боку окровавленную тряпку.

– Чего вылупился? Лекарь ты, дьявол тебя дери, или навозное рыло?

Венсан сорвал с себя рубаху и разодрал на полосы. И все то время, пока он останавливал кровь, перевязывал рану Николь, несся в каморку за снадобьями, вливал лекарство в рот девочки, перекладывал ее на стол – все это время старуха, не переставая, кляла на чем свет стоит и его, и его мамашу, и его выродка папашу, и всех потомков Венсана, которые, вне всяких сомнений, будут такими же бурдюками с протухшей ослиной мочой, как их никчемный отец.