Нэнси Бильо - Чаша и крест

— Не может быть! — послышался женский крик. Это кричала Агата Гуинн.

— А в этом законе есть что-нибудь о восстановлении монастырей? — спросила я, чувствуя, как пересохло у меня в горле. — Король имеет хоть какое-нибудь намерение сделать это?

— Нет.

— Значит, монашкой мне быть нельзя, но и замуж выходить тоже нельзя? — потрясенная, спросила я.

Тут выступил вперед Эдмунд.

— Покажите мне бумагу, — потребовал он.

Суррей протянул ему документ, но Джон Чек первым схватил его и потом передал Эдмунду. Они вместе принялись читать его.

— Так ваш батюшка, значит, сочиняет и представляет на рассмотрение парламента законы, касающиеся религии? — сердито спросила я. — В это трудно поверить.

— «Обет целомудрия или вдовства, — прочитал вслух Джон Чек, — данный перед Богом мужчиной или женщиной осознанно, должен соблюдаться как закон Божий, и это исключает их из числа тех, кто пользуется свободами, дарованными остальным христианам».

— Гардинер, — проговорила я, задыхаясь. В формулировке этой отчетливо слышался его голос.

Суррей избегал смотреть мне в глаза. Значит, я права. «Акт о шести статьях» написал Гардинер и передал его первому пэру страны, герцогу Норфолку, чтобы тот протолкнул закон через парламент.

Джон Чек был очень расстроен, и не только тем, что обряд венчания был прерван самым безобразным образом.

— Суть этого акта — защита литургии, символа веры и таинства евхаристии, то есть основных принципов Католической церкви. Теперь посягнуть на эти принципы будет равносильно тому, что нарушить закон, а нарушивший закон в обязательном порядке подлежит наказанию. Стало быть, Реформации в Англии конец. Если законопроект пройдет, все вернется обратно.

По церкви прокатилась волна замешательства. Дворянин и лавочник, судостроитель и бывшая монахиня — все говорили одновременно о грядущих в государстве крутых переменах. Агата Гуинн в голос рыдала в объятиях мужа. Мысль о том, что их брак будет аннулирован, приводила обоих в ужас. Отец Уильям Моут в растерянности оглядывал алтарь и стены церкви, размышляя о том, что в ней теперь надо будет восстанавливать. Урсула стояла, гордо подняв голову, как и муж ее, урожденный Стаффорд. А на ступенях церкви злобно выкрикивал что-то Тимоти Брук, этот новоявленный протестантский проповедник.

Про нас с Эдмундом все просто забыли.

— А нам-то что теперь делать? — спросила я, отчетливо ощущая на голове тяжесть венка.

— Не знаю. — Не часто я видела Эдмунда таким растерянным. Но сейчас на нас обоих словно бы напал какой-то столбняк.

Бедняжка Артур ничего не понимал, но чувствовал: случилось нечто ужасное.

— Что? Что такое? — то и дело спрашивал он и плакал, а сестра Винифред безуспешно пыталась успокоить малыша.

Но что она могла ему объяснить, если мы и сами ровным счетом ничего не понимали?

Первым высказал свое мнение Джон Чек.

— Вы все равно должны пожениться, — протянул он к нам с Эдмундом обе руки. — Этот законопроект еще может и не пройти.

— Уверяю вас, он пройдет, сэр, обязательно пройдет! — крикнул Суррей, услышав его. — И вступит в силу уже в июне.

— Эдмунд, — покачал головой Чек, — умоляю тебя, женись, женись немедленно!

Про нас наконец вспомнили и обступили со всех сторон. Мои родственники Стаффорды всегда придерживались политики хотя бы внешнего повиновения властям и умоляли нас отложить венчание до тех пор, пока парламент не примет определенное решение. Брат Эдмунда Маркус поддержал их: надо подождать. Другие советовали продолжить церемонию венчания, а как только законопроект будет официально принят, подать прошение о признании брака законным в виде исключения.

— Для монахини или монаха, которые вступили в брак с человеком, не дававшим обетов, — сказал граф Суррей, — еще можно надеяться на какое-то исключение. Джоанна, вы были только послушницей, то есть не окончательно монахиней, и это может послужить в вашем случае зацепкой. Но вы, — он повернулся в Эдмунду, — вы уже много лет исполняли монашеские обеты… не думаю, что вам пойдут навстречу. Вы уже никогда не сможете жениться ни на ней… ни на какой-либо другой женщине.

— Но вы, сэр, не юрист, не правовед, — осадил его Джон Чек. — Есть здесь кто-нибудь… какой-нибудь представитель закона? Мировой судья или констебль?

— Нет, — резко ответил Эдмунд. Уж очень ему не хотелось вмешивать в это дело Джеффри Сковилла.

Но Чек обращался к толпе и не слышал друга. Мне стало совсем нехорошо… Господи, сделай так, чтобы Джеффри сейчас не отыскался. В церкви я его не видела. Возможно, он вообще не явился на церемонию. Что лично меня бы ничуть не удивило.