Нэнси Бильо - Чаша и крест

— Уверена, что и вы тоже, — добавила я, — не смогли бы поднять руку на человека и отнять у него жизнь.

— Да, сестра.

Но что-то в голосе его показалось мне странным. Я молча смотрела на своего друга и ждала.

— Всю свою жизнь, — начал брат Эдмунд, — я посвятил служению Богу, учебе и обучению других, врачеванию и помощи людям. Это путь всякого, кто принимает святой обет. А это все занятия, как вы понимаете, мирные. — Губы его искривились в усмешке. — Вот потому-то королю и Кромвелю было так легко сокрушить нас.

— Мы не сопротивляемся, не даем отпора, — прошептала я. — Это правда.

Брат Эдмунд заметил мое смятение и страх. И поспешил добавить:

— Возможно, пророчество вовсе и не подразумевает нанесение вреда. Может, на самом деле вы должны кого-то спасти. Или предотвратить страшное бедствие. Самое малое деяние, если совершить его в нужное время и в нужном месте, может иметь величайшие последствия.

Я упала на стул и схватилась руками за голову. Комната кружилась вокруг меня, потолок с полом менялись местами.

— Нам нужно помолиться, чтобы получить духовное руководство, — твердо сказал брат Эдмунд. — Пойдемте в часовню.

В изящной часовне монастыря Черных Братьев я преклонила колени перед алтарем. Брат Эдмунд сделал то же самое. Странно было ощущать его присутствие так близко. В Дартфордском монастыре и в церкви Святой Троицы мужчины молились отдельно от женщин.

Крепким и чистым голосом брат Эдмунд начал молитву:

— Из глубины воззвал к Тебе, Господи! Господи, услышь голос мой!

Мой друг замолчал и посмотрел на меня. Я вздрогнула и поняла: он ожидает, что я тоже стану повторять слова молитвы. Мы должны были молиться вместе.

И слова одновременно потекли из наших губ, не всегда в унисон:

— Да будут уши Твои внимательны к голосу моления моего. Если Ты будешь замечать беззакония, Господи, Господи, кто устоит? Ибо у Тебя умилостивление. Ради имени Твоего я ожидал Тебя, Господи, положилась душа моя на слово Твое, уповала душа моя на Господа…

Закончив молиться, мы встали и молча подошли к нефу часовни. Все ценное отсюда было сорвано алчной рукой и безвозвратно исчезло. Но в неверном пламени свечи я заметила под последней скамьей деревянную чашу.

И остановилась:

— Смотрите, чаша.

Брат Эдмунд нахмурился:

— Что?

— Я вам не говорила, чуть не забыла совсем… последнее, что сказала мне сестра Элизабет Бартон, было «чаша». Она произнесла под конец всего одно слово: «Чаша». И замолчала.

— Чаши используют для питья, но и не только. Среди священных сосудов чаша — один из самых важных предметов утвари, потому что необходим при богослужении, — с расстановкой проговорил брат Эдмунд. — Возможно, пророчество должно быть исполнено для того, чтобы уберечь от опасности чашу… то есть мессу.

— Не думаю, что она именно это имела в виду, — с бьющимся сердцем возразила я. — Скорее уж, это прозвучало как… предостережение. О, брат Эдмунд, я боюсь! — закричала я. — Я не хочу, чтобы это со мной случилось. Никогда не хотела.

Он кивнул:

— И Иисус сказал: «Отче мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия».

— Это было в Гефсиманском саду, — прошептала я.

— Да, — подхватил брат Эдмунд, — там Иисус молился, потому что исполнился страхом перед тем, что, как Он знал, случится. Бог явился Ему, и Иисус сказал: «Отче мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты».

Не в силах побороть нахлынувшие чувства, я отвернулась.

Брат Эдмунд опустил руку мне на плечо:

— Знайте, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Я не хочу, чтобы вы прошли через испытания одна. Я всегда буду рядом с вами. Слышите, сестра Джоанна?

— Да, — кивнула я.

— Все говорят, что провидцев будет трое и только третий скажет, что вы должны делать. Но при этом вам необходимо услышать пророчество по своей доброй воле, без принуждения. А если вдруг вы решите ничего не предпринимать, не встречаться с последним провидцем, не слушать его пророчество, то ничего и не будет. Выбор за вами, сестра Джоанна!

Я вздрогнула, заметив, с какой безумной надеждой смотрит на меня брат Эдмунд. Я знала: он страстно желал бы вновь вернуться к прежней монастырской жизни. С одной стороны, я всей душой желала ему помочь, но с другой… Все-таки эта необходимость следовать своей судьбе была мне отвратительна. В душе нарастал гневный протест: ну почему это бремя должно было пасть именно на мои плечи?

— Господь избрал вас для великих дел, — сказал брат Эдмунд, словно прочитав мои мысли. — Но это вовсе не потому, — продолжал он, немного помолчав, — что вы благородного происхождения, и не потому, что решили постричься в монахини доминиканского ордена. Тут все дело в том, сестра Джоанна, что вы не похожи на других женщин, ни на кого больше на свете не похожи. Я все время пытался понять, что именно так отличает вас от остальных. Но так и не смог.