Олег Петров - Именем народа Д.В.Р.

— В Читу он приперся, нас нашаривает! А тут о нем многие наслышаны. Авторитет среди братии имеет по всему Дальнему Востоку! У спиртовозов маньчжурских он завсегда был в почете…

— Чо ты мне его нахваливаешь! Аблокат выискался! — Костя яростно зачесал в затылке. — Сведенья, что в Чите он, от кого? Верняк?

— Старого приятеля я встретил. Говорил тебе — Хряка. Вместе парились во владивостокской тюрьме. Мужик надежный. Тоже по контрабанде в Приморье ударял. Так вот, он седня Калача в городе узрел. А как мне сказал про это, так я сразу среди люда понюхал. Так и есть!

— Эта падла нам вечно дорогу перебегала, самый дешевый спирт у китаез гуртом скупал, сука, из-под носа уводил! Неспроста нагрянул, гад! — Ленков яростно ткнул окурком в лавку, рассыпая искры.

— Знамо дело. Подгребет под себя людишек… Представляется мне, Костя, што есть у него намеренье снова тебе дорожку перебежать! Идет базар, што Калач слух распускает, мол, не стало фарту у Ленкова…

— Убью суконца!

— Не распаляйся ты! Слухай! Што последний месяц стрижете тока торговцев по мелочи — факт. Вот по осени погуляли — куды с добром ноне-то!.. А как Калач провернет такое дельце, да ишшо у тебя под носом, што тебе, Костя, как атаману, и ловить будет неча? Он, сам знать, мастак на такое. А людишки фартовых любят…

— А чо это ты так за меня радеешь, а, дядя? — подозрительно поглядел на Харбинца Ленков, затягиваясь новой папиросой.

— А мне тожа ни к чаму такой орелик! И по Маньчжурии с Приморьем у меня с Калачом свои счеты! — зло рубанул рукой Харбинец.

— Ага! Значит-ца, будем думку думать, — сказал Костя, открывая печную дверцу и бросая на мерцающие угли потухший папиросный окурок. — Надо Бориске сказать, штоб сначала угли выгреб, а потом спать заваливался, а то, неровен час, угорит.

— Ты бы, это… Костя, с попиковской бабой, тово…

— Слушай ты, дядя! — Ленков схватил Харбинца за грудки, тяжело и зло задышал в лицо. — Не твово ума дело! Понял? Сам разберусь, ежели надо будет!

Известию о появлении серьезного конкурента предшествовало вот что.

Утром второго января, хмурый после ночной неудачи Фоменко собрал в своем кабинете помощников и старших агентов.

— Опростоволосились ночью мы крепко, — начал он без всяких вступлений. — Причина, думается, одна. Длинные наши языки. Произошло то, что хуже всего. Из-за нашей болтливости случилась утечка секретных сведений об операции. И — ничего другого. Если, конечно, не предположить более худшего — предательства в наших милицейских рядах!

Он медленно обвел глазами притихших сотрудников.

— Я не думаю, что такое возможно у нас, в угрозыске. Все вы в достаточной степени нагляделись уже на бандитское зло. Но мы с вами работали и будем работать в тесной связи с остальными милицейскими силами. За десятки сотрудников городской и уездной милиций я ручаться не могу, хотя и там абсолютное большинство — честные и преданные делу люди! Страшит другое. Знаю и в нашей среде товарищей, у которых бдительности меньше, чем хвастовства о принадлежности к розыску. Иного так и тянет побравировать своей осведомленностью! Да еще если под бутылочку!

Фоменко замолчал. Налил воды из графина, но пить не стал, отодвинул стакан.

— За прошедшие полмесяца практически ко всем я пригляделся. Считаю, что коллектив у нас имеется, толк из него вполне может выйти. Никого разгонять не собираюсь. Будем работать! Но работать будем в соответствии с моими требованиями. А они таковы. Первое. Каждому надо учиться нашей сыскной специальности. Будем приглашать людей знающих и учиться у них. Да! У представителей старого угрозыска. Думаю, что и товарищ Сметанин свою лепту внесет. Преступника, а тем более, если он объединился с другими в шайку и поставил цель грабить, нам в руки не попадаясь, — такого нахрапом не возьмешь! Теперь второе. Это — дисциплина и ответственность. Не забывать, где мы работаем и кто мы есть. Поэтому в наших рядах расхлябанности, разгильдяйству, пьянству места быть не может! Осмотрительность и бдительность! Ни один наш секрет, ни одна наша задумка не должны быть известны кому-либо, кроме нас самих. Ночная неудача — яркое свидетельство нашей болтливости и беспечности. А ведь мы с вами еще никого не победили! Бьем по хвостам, задерживаем мелкоту, а попадается кто-то покрупнее — уходит, товарищи! Уходит! Что же за дыры в наших сетях?! И не всегда это можно отнести на человеческую беспечность, усталость, потерю бдительности. Поэтому третье мое требование — самое главное. Честность и неподкупность! Мелкие поборы тоже сюда входят, как и самочинные обыски. Поэтому попрошу это помнить постоянно. Липкому на руку, как бы тяжело нам ни приходилось, в наших рядах места нет! По малейшему факту буду передавать дело в Нарполитсуд.