Игорь Шприц - Каин и Авель

Толпа ахнула ранее, чем острое лезвие топора прошло сквозь шею, не почувствовав никакого сопротивления, как и шея не почувствовала никакого проникновения в себя. Атомы топора прошли мимо атомов тела, не вызвав ни малейшей взаимопроникающей реакции. Все кончилось, не успев произойти. Некоторые фотографы сумели сделать снимок до того, как голова упала в плетеную ивовую корзину, некоторые — после, но истинного успеха добился лишь механик при аппарате для туманных картинок. Все фазы полета топора и головы он вечером проглядел по отдельности, смакуя свою власть над временем и жизнью человека. Вот он пускает пленку в обратную сторону, и — о чудо! — голова из рук палача исчезает в корзине, затем вылетает оттуда и накрепко прилипает к ранее мертвому телу. Часы из заднего кармана сами собой возвращаются к ранее мертвому хозяину. Вся семья механика хохотала как помешанная, глядя на новую комедию, отснятую умелым отцом.

Но то было после. А сейчас палач с грустной усмешкой достал за уши (как фокусник кролика — человек был несколько лысым) бывшую в употреблении голову и продемонстрировал ее всем желающим. Все желали. Прошло секунд десять, желание медленно улетучилось, занавес опустился, и начались прозаичные будни. Голову и туловище воссоединили в мешке, и два помощника палача понесли скорбный груз к карете. Палач белым платком протер лезвие, ничуть не замаранное кровью, тщательно сложил платок и отдал некому человеку, судя по реакции, слуге покойного — он благоговейно поцеловал платок и спрятал за пазуху, ближе к сердцу. Путиловский внутренне ахнул: этот человек был вылитый секретарь Плеве Пакай...

В арабскую гостиную вошла княгиня Анна, протянула руку Путиловскому и повела его, безропотного от опиумного дыма и видений, в гостевую спальню. Князь остался грезить во сне посреди Аравийской пустыни, в каковой расстелено так много ковров, что не видно ни пяди песка.

В спальне было прохладно, темно и одиноко. Анна опытными, как у горничной, руками (откуда у нее это умение?) разоблачила догола вялое тело гостя, потом подтолкнула его к разостланной постели — оно упало с невидимым наслаждением и мгновенно спряталось под холодное одеяло. Затем так же быстро она разоблачила самое себя и скользнула тем же путем. Достигнув только ей ведомой цели, Анна покрыла острыми жалящими поцелуями жертву восточного гостеприимства, когда венцом пира является хозяйская жена.

Тело Путиловского откликнулось на поцелуи, результатом чего стала мучительная, но сладкая езда по постельным барханам, причем все это время они изображали то животное о двух спинах, то верблюда с двумя горбами, а то и боевого кенгуру с калмыцким всадником за спиной. Восточные благовония делали свое дело, и скачки растянулись до размеров Аравийского полуострова, а может, и поболе... В общем, когда они закончились, дух Путиловского был настолько мал и слаб, что покинуть тулово у него не осталось сил. Анна с сожалением вздохнула (период целомудрия у нее тянулся несколько долее периода беременности плюс кормления), подняла с ковра одеяло, укутала им безжизненное тело жеребца-верблюда-кенгуру, оделась и вышла. Наступил долгожданный сон без видений и скачек.

Но перед тем, как провалиться в спасительную тьму, Путиловский наконец понял, что его удивляло в безумных доводах Сержа Урусова относительно военного применения швейных машинок и боевых кенгуру: поразительная схожесть его программы с любой революционной. Вначале делается одно фантастическое, но желаемое допущение, а дальше все строится очень и очень логично, так что здание в финале строительства получается соразмерным, красивым и привлекательным. Если не учесть того малозначащего факта, что его фундамент замешан на соке растений, произрастающих на чистейшем песке Аравийского полуострова. Тьма проглотила все, но эта мысль осталась плавать на поверхности...

После легкого домашнего завтрака Азеф вдоль озера прогулялся к Женевскому почтамту, где у него был абонирован сейф. Туда по договоренности поступала корреспонденция на имя инженера Раскина. По дороге он встретил нескольких знакомых, с аппетитом пообщался, рассказал свои последние новости, выслушал чужие. Немного посмеялись «успехам» на японском фронте.

Оставшись с сейфом наедине, личным бронзовым ключиком он открыл замысловатую дверцу. За первой была вторая с шифром. Открыв и ее, Азеф-Раскин достал оттуда денежное письмо на получателя, вскрыл его, содержимым остался доволен и тут же в операционном зале превратил в живые деньги. Второй конверт он вскрывать не стал, ибо там денег не было. Конверт может подождать.