Георгий Метельский - Тайфун над пограничной заставой

Тропа петляла между диких скал, взбиралась на сопки, пересекала ручей — через него перебирались по кладкам — и выводила к линии связи, к кособоким коренастым столбам, гудевшим на ветру. Путь был нелегкий. За четыре часа им надо было пройти километров семь в один конец и столько же в другой, не считая петель, подъемов и спусков, заметно увеличивавших это расстояние. Только в одном месте дорога шла более или менее ровно — у берега речки, где росла на норвежской стороне та сосна.

Но до сосны еще было далеко, и они двигались все тем же размеренным шагом, переговариваясь и поглядывая по сторонам, а всего более наверх — не повредил ли кто телефонные провода. Этим самым «кто» мог быть ветер, свалившийся с кручи камень, полярная куропатка, ударившаяся о провод и замкнувшая его, и мог быть кто-то чужой, о котором так настойчиво напоминал пограничникам капитан Петренко.

Но пока вокруг ничто не нарушало спокойствия. Между прочим, Степан давно решил про себя, что в наши дни, когда в страну ежедневно приезжают сотни иностранных туристов, только круглый идиот станет пересекать границу тайком, рискуя попасть под пулю. Куда проще сделать это в купе международного вагона или же в собственном автомобиле. Километрах в ста от их заставы, южнее как раз есть такой КПП — контрольно-пропускной пункт, через который переезжают к нам из Норвегии разные иностранцы, большей частью скандинавы.

Дорогой они изредка переговаривались. Борис что- то рассказывал, спрашивал, Степан же отвечал коротко и невпопад, думая о том, увидит он Ингеборг или нет. До условного места был час хорошего ходу, но сосна открывалась раньше с вершины сопки, и Степан с замиранием сердца бегом взобрался на нее, стараясь зачем-то обогнать товарища. Но тот не отставал, и они одновременно вышли на гребень и заметили Ингеборг.

— Смотри-ка, — удивился Борис. — Что она тут делает?

— Загорает, — не своим голосом ответил Степан.

Ингеборг была в пестром купальничке — набедренной повязке, как за малостью использованной материи называли на заставе ее трусики, и лифчике, сшитом столь же экономно.

— Ой, да она машет кому-то! Тебе, наверно...

«Этого еще не хватало, — с тревогой подумал Степан. — И зачем это она?» Он нарочно чуть поотстал от Бориса и как можно ласковее погрозил ей головой — медленно покачал из стороны в сторону. «Ну вот, снова контакт, — вздохнул Степан, — а что делать?» Ингеборг поняла, едва заметно кивнула ему, будто глянула вниз, уселась на камень и включила транзистор. Ветер дул с той стороны, и стала слышна какая-то русская песня.

— Москву поймала... Ай да девка, ай да Ингеборг! — пришел в шумный восторг Борис.

— Помолчи. Дай послушать. Да это и не Москва, наверно. Лещенко поет.

— А кто этот Лещенко?

— Был тенор такой. Эмигрант. Белый.

— Тогда, может, и слушать не стоит?

— Конечно... Вата у тебя есть?

— Зачем?

— Уши заткнуть.

Борис обиделся.

— Да ну тебя...

Сосна росла совсем близко, внизу, но, чтобы добраться до нее, надо было обогнуть сопку. Степан остановился.

— Может, напрямик махнем? — спросил он.

— Круто больно.

— Ну и что... Не впервой.

Они стали спускаться по гулкой осыпи, по шевелящимся под ногами скользким каменным плитам.

— Чего это она пришла сюда? — ни с того ни с сего спросил Борис. — На заставу о твоей докладывать будем? — «о твоей» означало об Ингеборг.

— Можешь докладывать, — сердито буркнул Степан.

Теперь до них снова доносился голос, на этот раз женский, и снова раздавалась русская старинная песня, незнакомая Степану. Он прислушался и вдруг улыбнулся.

— Это она поет, понимаешь?.. Она!

— Ингеборг?

— Ну да. Это ее голос.

— А ты откуда знаешь ее голос? Слышал, что ли?

Степан смутился.

— Так мне кажется.

Они наконец выбрались на дорогу, теперь уже совсем близкую к речке, к сосне и к Ингеборг, и пошли медленнее, одергивая гимнастерки и поправляя свои зеленые фуражки. Ингеборг тоже их увидела, замолчала и выжидающе повернулась к ним лицом. Рядом на камне лежало ее платье, транзистор и фотоаппарат.

— Границу фотографировала, что ли... — сказал Борис.

— А ты видел? — Степан сухо усмехнулся.

Он встретился взглядом с Ингеборг. Этого не надо было делать, но он не удержался и чуть заметно улыбнулся ей, сам не замечая этой улыбки, совершенно непроизвольной и естественной в любой другой обстановке, кроме этой. Больше того, он повел головой в сторону Бориса, как бы напоминая, что он не один, объясняя свое поведение, и было это опять же совершенно безотчетно, даже против его воли. Ингеборг тоже улыбнулась и махнула рукой, но на этот раз ни Степан, ни Борис не ответили ей, будто ничего не заметив.