Георгий Метельский - Тайфун над пограничной заставой

Меньше всего говорил об Ингеборг Степан и часто резко пресекал разговоры, когда кто-либо допускал нетактичность по отношению к норвежке. Но чем меньше Степан говорил о ней, тем чаще и больше оставался с ней в своих думах и тем отчетливее осознавал, что она ему нравится. Степану доставляло удовольствие смотреть на нее, когда она по утрам бежала умываться к речке, как чистила зубы и полоскала горло, запрокинув голову. Степан выходил во двор и смотрел.

В таком небольшом и дружном коллективе, как пограничная застава, трудно скрыть что-либо друг от друга. Ребята, конечно, поняли что к чему и стали беззлобно подтрунивать над Степаном, но он не обижался и лишь, чуть улыбаясь, слушал их простодушную болтовню.

Однажды Ингеборг выкатила из сарая свой трескучий мотоцикл и умчалась, не забыв помахать рукой не столько деду с бабкой, сколько пограничникам, тем, что были во дворе и незаметно наблюдали за нею. Норвежка не появлялась три дня, и эти три дня Степан ходил сам не свой.

Все, что происходило с ним, было нелепо и лишено здравого смысла, ибо никакая другая любовь не могла быть столь платонической, лишенной даже малейшей надежды на счастливый конец, чем эта. Он всячески сопротивлялся своему чувству, но оно от этого не угасало, а напротив, ширилось, пока в один прекрасный момент он не понял окончательно, что произошло нечто серьезное и важное в его жизни.

Порой Степану казалось, что он знает Ингеборг уже много лет, чуть не с детства. Это было странное ощущение, когда все происходило как во сне, вне реального мира и реальных событий, которыми жила застава. Степан тоже жил ими и одновременно жил какой-то другой, своей жизнью, в которой дарила и правила норвежская девушка с выдуманным им самим именем Ингеборг. Он великолепно понимал, что не в силах изменить ход событий, что его желания беспочвенны и недостижимы, и в то же время не мог отказаться от них, от молчаливого и благоговейного отношения к норвежке.

Она вернулась неожиданно. Степан косил траву около самой границы. Было на заставе свое маленькое хозяйство — две коровы, лошади и козы, и в погожие летние дни все свободные от службы солдаты заготовляли сено — обкашивали маленькие поляны среди камней, а потом долго сушили накошенное на вешалах, как это делал у себя Тор.

Степан услышал нарастающий треск мотоцикла и увидел, как на полном ходу мчалась с горы Ингеборг. Дорожка тут вилась вдоль самой речки, приближаясь к тому месту, где он работал. Ингеборг заметила его, резко затормозила и подбежала к берегу.

— Здравствуйте... — неожиданно сказала она по русски с каким-то удивительно приятным и незнакомым акцентом.

У Степана замерло от радости сердце.

— Здравствуйте! — ответил он, забыв о том, что не вправе отвечать ей, что по уставу, по закону полагается вести себя совсем не так.

Сейчас он видел только Ингеборг, чужую красивую девушку с раскрасневшимся от ветра загорелым и улыбающимся лицом. Никогда до этого он не видел ее так отчетливо и близко и никогда она ему не казалась такой чудесной, как сейчас. Там, у заставы, река была куда шире, чем здесь, да и Степан не мог, не смел приблизиться к Ингеборг на такое расстояние, как приблизилась она, легко и весело, нарушая суровые законы границы. Сейчас он различал цвет ее глаз, не голубой, а голубоватый, как высокое и бледное северное Небо над головой, выбившиеся из-под берета белесые волосы и трогательные ямочки на щеках, державшиеся все время, пока она улыбалась.

— Здравствуйте... — повторил он. — Вы знаете русский?

— Учусь. Осло. Университет. Отделение русского языка, — она сложила рупором ладони, чтобы перекричать шум бегущей по камням воды.

— Чудеса прямо! — скорее для себя, чем для нее пробормотал Степан.

— Что вы сказали? — не поняла Ингеборг.

Степан махнул рукой.

— Это я просто так...

— Мне нужен практикум... Хочу говорить с вами.. По-русски.

— Говорить? Где ж это мы с вами будем говорить? — он растерянно улыбнулся, все еще не понимая, не осознавая, что он не должен делать то, что делает, а тем более договариваться о встрече, что так нельзя, и надо, как наказывал замполит, не замечать человека «с той стороны» или же демонстративно уйти от него. «А собственно, зачем уходить? — мелькнула крамольная мысль. — Разве я сделал что-либо плохое, ответив норвежке?»

— Я буду возле сосны, которая растет на нашей стороне. Там самая узость речки, — медленно и тщательно произнесла Ингеборг.

— Самое узкое место, говорят по-русски, — машинально поправил Степан, отчетливо представив себе корявую приметную сосну на том краю сузившегося: русла.