Стивен Сейлор: Орудие Немезиды

Меня проняла дрожь от холодного морского воздуха, и я натянул на плечи одеяло.

Муммий повел нас на берег. Под дощатым настилом волны мягко разбивались о деревянные сваи. Справа от нас покачивалась на волнах, борт к борту, целая флотилия речных лодок, позвякивавших цепями.

Слева поднималась невысокая каменная стена, под которой причудливо громоздились штабеля ящиков и корзин. За стеной лежал еще не проснувшийся портовый город Остия. То здесь, то там виднелись освещенные окна верхних этажей, да горящие светильники, правильными промежутками расставленные в нишах городской стены. Блики света играли с тьмой, вызывая в воображении фантастические картины: то казалось, что я вижу семейство нищих, сбившихся в углу, то крысу, метнувшуюся из-под кучи отбросов, в которой я тут же узнавал просто комок ветоши. Я едва не сорвался вниз с незакрепленной доски. Экон удержал меня, схватив за плечо.

— Вы, что, не выспались? — пролаял Муммий, ударяя меня по спине. — Мне хватает двух часов в день.

Я тупо кивнул. Мы шли мимо каких-то складов и причалов, мимо запертых рынков и верфей. В воздухе все сильнее ощущался запах соли, и к монотонному плеску речной воды примешивался усиливавшийся шум морского прибоя. За последним причалом Тибр резко расширяется, впадая в море. Городская стена сворачивает к югу, и перед нами открывалась перспектива спокойного водного пространства. Здесь нас ждало другое, более крупное судно. Муммий повел нас по ступенькам вниз, а затем мы взошли на борт судна. Он что-то пролаял надсмотрщику, и судно отошло от причала.

Пристань медленно удалялась. Вокруг нас заходили волны. Встревожившийся Экон вцепился в мой рукав.

— Не беспокойся, — сказал я ему. — Долго на этой посудине мы не останемся.

— Трирема! — прошептал я, когда через несколько минут, обогнув пологий скалистый мыс, мы увидели еще одно судно.

— Это «Фурия», — сказал Муммий с гордой улыбкой, заметив мое удивление.

Я ожидал увидеть большой корабль, но не такой огромный, как этот. Над палубой возвышались три мачты со свернутыми парусами. Из его чрева выступали три ряда весел. Не верилось в то, чтобы такого монстра прислали всего лишь за одним человеком. Муммий зажег факел и покачал им над головой. На палубе вспыхнул другой факел и также качнулся в ответ на наш сигнал. Когда мы подошли ближе к триреме, на палубу внезапно высыпали люди. Они тихо, как призраки, устремились вверх по мачтам. Застывшие над водой весла зашевелились, словно ожившие лапки сороконожки, и опустились в воду. Несильный ветер туго надул паруса. Муммий облизал палец и поднял его в воздух:

— Ветер не слишком сильный, но дует прямо на юг. Отлично!

С борта триремы опустили веревочную лестницу, по которой первым поднялся на борт Экон, а за ним и я. Последним был Марк Муммий. Ступив на палубу, он поднял лестницу. Привезший нас баркас отошел от триремы и повернул обратно в Остию.

Муммий быстро обошел весь корабль, отдавая приказания. Трирема медленно развернулась. По судну разнесся мощный, в унисон, выдох гребцов, раздался сильный всплеск от первого погружения весел в волны. Эти звуки слились вместе, задавая устойчивый ритм. Мы поплыли.

Я оглянулся на удалявшуюся Остию, узкой полосой отлогого берега окаймлявшую обращенную к морю сторону города, отступавшего удивительно быстро. Стены его словно подтаивали у основания, а водное пространство, отделявшее его от нас, неотвратимо увеличивалось. Наш дом и Рим, казалось, были теперь невероятно далеки.

Занятый своей командой, Марк Муммий не обращал на нас внимания. Мы с Эконом нашли себе тихий укромный уголок и, завернувшись в одеяла и прижавшись друг к другу, крепко уснули.

Муммий разбудил меня, сильно тряхнув за плечо.

— Что вы торчите на палубе? Вы же, изнеженный горожанин, немедленно простудитесь и умрете. Пошли со мной, вы, оба, для вас все приготовлено.

Мы последовали за ним, спотыкаясь о канаты. Над темными холмами вставала утренняя заря. Муммий провел нас по короткой лестнице в небольшую каюту с двумя стоявшими рядом койками. Я упал на ближайшую ко мне и был поражен мягчайшей периной, набитой тончайшим гусиным пухом, Экон уже засыпал. Я обмотал шею одеялом и в полусне подумал, не уступил ли Муммий нам свои собственные апартаменты.

Открыв глаза, я увидел его стоявшим со скрещенными на груди руками, прислонившимся к стене в коридоре за дверью.

Лицо его было едва различимо в бледном предрассветном свете, но легкое подрагивание ресниц и слегка отвисший подбородок не оставляли сомнения в том, что Марк Муммий, честный солдат и вовсе не хвастун, заснул и действительно спал стоя.