Диана Стаккарт - Королевский гамбит

При каждом ходе разыгрывали целое представление и трубили в рога, и поэтому переход игрока с одной клетки на другую занимал несколько минут. Один лишь ход черным конем в центр доски, включающий эффектное появление храпящего черного жеребца, на котором «шахматной фигуре» предстояло проскакать три четверти мили, занял чуть ли не час.

За два часа было сделано всего несколько ходов. Тем не менее все с интересом следили за игрой — живые шахматы были всем в диковинку. Не одолевай меня после долгой ночи сон, я, возможно, тоже был бы также увлечен. Но сейчас я присоединился к нескольким другим ученикам, расположившимся за одним из поспешно установленных щитов с нарисованными кустами, отделяющими нас, зрителей, от игрового поля. Здесь я на мгновение закрыл глаза… и, как остальные, тут же уснул.

Перерыв объявили слишком уж скоро. Протяжный рев трубы, грубо вырвавший нас из дремы, возвестил о том, что игроки могут отдохнуть и перекусить. Особенно в этом нуждались четыре джентльмена, наряженные черными и белыми ладьями: их костюмы, сооружения из дерева и ткани, символизировали осадные башни. Я поспешно присоединился к остальным подмастерьям, ожидающим распоряжений учителя.

Волноваться начали лишь тогда, когда, после рева трубы, сигнала, поданного придворными музыкантами и извещавшего о возобновлении игры, на свое место не явился вместе с остальными «фигурами» белый епископ. Трубы снова возвестили о перерыве. Поскольку я стоял ближе всех к учителю, мне первому велели отправиться на поиски пропавшего человека:

— Быстро, Дино, осмотри парк и не мешкай! — велел он, посылая еще двух юношей, Паоло и Давида, с тем же поручением в замок.

Я сначала осмотрел то, что мне первое попалось на глаза — пиршественный шатер и отхожее место, — но безрезультатно. Наконец, я решил, хоть ворота и были на запоре, попытать удачи в саду. Не будь приказания учителя, я бы, однако, никогда не осмелился заглянуть туда, куда позволялось входить только знати.

Обнесенный стеной сад находился неподалеку от шахматного поля, и до меня доносились возгласы зрителей, нетерпеливо ожидающих продолжения игры. Впрочем, внутри царила на удивление уединенная атмосфера. Возможно, благодаря толщине сырых каменных стен или легкому ветерку, дующему среди искривленных стволов олив и пальм. Пахло распускающимися розами и лилиями, их теплый аромат действовал гораздо сильней, чем резкие запахи за стенами. И, разумеется, тихое журчание воды, тонкой струйкой текущей подлинному, каменному низкому желобу, заполненному розовыми и желтыми лилиями, лишь подчеркивало окружающее спокойствие и приглушало доносящиеся извне звуки.

Вряд ли стоит поэтому удивляться тому, что сад был прекрасным местом как для уединения, так и для убийства. А то, что это было убийство, сомнений не было, ведь, как я уже упоминал, у несчастного между плечом и шеей торчал нож. Более того, удар был нанесен с такой силой, что пробил парчовую мантию, накинутую поверх жилета и ризы.

— Кровь Христова! — пробормотал я, прибегая к одному из самых сильных ругательств, заимствованных мною у моих товарищей. Я машинально, скорее отгоняя злые силы, чем прося защиты у Бога, осенил себя крестным знамением. Приободрившись, я подошел ближе и встал, намереваясь опознать убитого, коленями на сырую траву.

Это был, судя по одеянию, тот, кого я искал — пропавший белый епископ. Взятая на время митра — высокая остроконечная шапка, традиционный головной убор высшего духовенства, — лежала рядом с ним; она, верно, слетела с его головы, когда убийца ударил его. Тут же валялся длинный, почти с него размером, деревянный крест. Огромная лужа крови и неестественное спокойствие свидетельствовали о том, что он уже давно не нуждается в помощи придворного лекаря. Поэтому я принялся обдумывать следующий шаг.

Возможно, вы полагаете, что раз я так спокойно обо всем сейчас рассуждаю, натыкаться на зарезанных придворных для меня обычное дело? Вовсе нет. До сих пор мне, в моей относительно короткой жизни, пришлось иметь дело только с несколькими покойниками из числа родственников и соседей, причем никто из них не отправлялся в мир иной с чужой помощью. Встреча с жертвой насилия стала настоящим потрясением. Мне удалось справиться с малодушным страхом и не бежать отсюда сломя голову, только потому, что я заставил себя взглянуть на эту картину с точки зрения художника. Теперь, когда первое потрясение миновало, я лишь думал о том, как бы быстрее сообщить о случившемся учителю.