Леонид Юзефович - Триумф Венеры. Знак семи звезд

— Что за чертовщина! Куда же она делась?

— Я уж и сама думаю, — поддакнула горничная. — Отвод глаз, что ли, случился?

— Ладно, — сдался Иван Дмитриевич, оставляя эту загадку на потом. — Открывайте дверь.

Когда из гардеробной вошли в спальню, Гайпель, поскользнувшись на чем-то жидком и вязком, в ужасе отдернул ногу и едва не упал. Он подумал, что ступил в лужу крови, но это было содержимое яичка всмятку. Увидев утром покойника, горничная уронила поднос, яйцо разбилось, желток растекся на полу.

Скорлупа мерзким костяным хрустом отозвалась у Ивана Дмитриевича под сапогами. Он снял цилиндр и перекрестился. Остальные сделали то же самое. Гайпель прошел к окну, открыл его, взглядом оценил расстояние до земли и сказал:

— Не спрыгнешь, высоко. Для дамы тем более.

Окно выходило на улицу, над которой, как и вчера, безмятежно синело небо.

Сюртук и жилет покойного были перекинуты через ручку кресел, прочая одежда оставалась на нем, вплоть до штиблет с аккуратно завязанными шнурками. Яков Семенович лежал на боку, скрючившись и зарывшись лицом в подушку. Иван Дмитриевич не стал его трогать.

На стоявшем возле кровати столике разложены были фрукты, конфеты, пирожные, зеленели две бутылки — с коньяком и хересом, а еще тарелочки, ножички, розы в тонкогорлом вазоне, рюмки с алмазной искрой и бокалы на журавлиных ножках. Сервировали на две персоны, причем одной из них, безусловно, предполагалась женщина.

— Это все когда в номер подали? — спросил Иван Дмитриевич.

— С вечера, — отвечал хозяин. — Яков Семенович всегда приказывал, чтобы до его прихода все было готово.

Как и у него дома, пепельниц тут не наблюдалось. Единственный яблочный огрызок, уже почерневший, сиротливо лежал на тарелке. Вообще заметно было, что за трапезой любовники просидели недолго. Чьи-то пальчики лениво покрошили пирожное, отщипнули дольку мандарина, развернули и оставили недоеденной конфету с пьяной вишней внутри. Вот и все пиршество. Собирались, видимо, подкрепить силы позднее, после трудов праведных, но похоже было, что к трудам этим так и не приступили, иначе Куколев снял бы с себя не только сюртук и жилет. Сомнительно, чтобы он пылал такой страстью, что не стал даже развязывать шнурки на штиблетах.

Бутылки тоже были хотя и открыты, но почти полнешеньки. Из коньячной выпили всего ничего, из второй — поболе. На донцах обоих бокалов загустели золотистые опивки. Иван Дмитриевич понюхал один бокал — херес, понюхал другой и вместе с благородным винным духом уловил еще какой-то иной, неуместный, потаенный и преступный.

— Вот-вот, — сказал хозяин.

— Яд? — спросил Гайпель, пьянея от собственной прозорливости. — В вино ему подсыпала?

— Голова! — похвалил Иван Дмитриевич.

— Эта дамочка, — сказал хозяин, — откуда-то пришла, куда-то ушла…

— Он, поди, кричал перед смертью. Как же вы не услышали?

— Э-э, господин сыщик, у нас тут и кричат, и визжат, и стоном стонут, и хрюкают. Мы уж на то внимания не обращаем, привыкли.

Гайпель тем временем уважительно разглядывал кровать, на которой лежал покойник. И правда, посмотреть было на что. Широкая, на толстых ножках, кровать напоминала короб. Четыре ее стенки — полированные снаружи и зеркальные изнутри — вершков на двадцать возвышались над поверхностью постели, чтобы при соитии наблюдать себя и свою даму из любой позиции. Созданная для любовных утех, эта кровать стала для Якова Семеновича его смертным ложем. Теперь он покоился на нем среди зеркал, как в хрустальном гробу.

Иван Дмитриевич зашел с другой стороны и вдруг заметил рядом с мертвецом нечто такое, от чего сердце подскочило и заколотилось. Господи, и этой штуковиной играет Ванечка! Отобрать сегодня же, чтоб духу не было! Он протянул руку. Осторожно, с едва ли не суеверной брезгливостью снял с постели знакомый желтый кружочек. Подброшенный и пойманный на ладонь, жетон явил именно то, что и ожидалось: Большую Медведицу, а вкруг нее слова, похожие на заклинание. Они всплыли раньше, чем Иван Дмитриевич прочел их глазами: ЗНАК СЕМИ ЗВЕЗД ОТКРОЕТ ВРАТА.

Он с такой силой сжал кулак, что ногти впились в кожу — совсем как давеча у Ванечки. Но Гайпель успел заглянуть через плечо.

— Догадываетесь, — тихо спросил он, — что это?

— Нет… А ты знаешь?

— Это масонский знак.

— Что ты мне обещал? — так же тихо напомнил Иван Дмитриевич.

— Что?

— Делать все, что я скажу.

— И что надо? — вскинулся Гайпель,