— Я же ее никогда в жизни не видел.
— Ах да, я и забыл. Но зенки чисто козьи, вы это запишите, если мы не будем оживлять Якова Семеновича. Вот уж кого мне совершенно не жаль, так это ее. Гнусная баба! Надо было мне и впрямь поменять местами рюмки. Убедилась бы, что я все про нее знаю, глядишь, и выпила бы. Отравить мужчину, который тебя любит больше жизни! Ну не сука ли?
— Так что? — спросил Сафонов. — Покончим с ней? Пожалуйста, я могу написать, что вы поменяли рюмки, и она выпила. Труд невелик.
— Все же не надо, — поколебавшись, решил Иван Дмитриевич. — Я об нее рук марать не хочу.
— Тогда продолжайте.
— На чем я остановился?
— Вы встретили Евлампия…
— Ага, он еще посетовал, что рано светает. У них в квартире на часах было пять, а на моих карманных — семь. Помните? Но мои часы шли верно, хотя Ванечка и катал их в кукольной тележке. Дело в том, что Нина Александровна сразу после убийства Петрова, то есть не убийства… Словом, из гавани она поехала прямо к снохе и у нее дома перевела настенные часы на два часа назад.
— Зачем?
— Чтобы если вдруг спросят у Шарлотты Генриховны, та могла бы подтвердить: приехала тогда-то. А именно тогда, когда Петров еще был цел и невредим. Вдове было не до точного счета времени, так что, незаметно переведя стрелки, Нина Александровна ничем не рисковала. Но вот этого-то ей совершенно не нужно было делать. Кто бы стал спрашивать? Это, пожалуй, единственный раз, что у нее сдали нервы. Да и к Шарлотте Генриховне приезжать не стоило. Она хотела засвидетельствовать передо мной свое добросердечие и теплые чувства к покойному, но, напротив, пробудила мои подозрения. Ее муж повел себя куда естественнее. Он-то и не подумал приехать!
— Значит, Куколев-старший ни о чем не знал?
— Ни сном ни духом… Представляете, что ему пришлось пережить?
— Но для чего она убила Якова Семеновича? Бывший любовник, брат мужа… Не из ревности же, что он завел роман с баронессой?
— Само собой, нет. Причина, как говорил Зеленский, банальнейшая: деньги. Оказывается, Лиза все-таки рассказала матери о своем сговоре с Марфой Никитичной, и та решила этим воспользоваться. Нина Александровна справедливо полагала, что свекровь сочтут пропавшей без вести, и в случае смерти Якова Семеновича все наследство достанется старшему брату, а не Оленьке. Закон действительно был бы на его стороне. Что касается Лизы, мать, видимо, уговорила ее и дальше никому не рассказывать о побеге бабушки. Сама Лиза мне в этом не призналась, но я уверен, что так оно и было.
— Как-то грустно, — заметил Сафонов, — оттого, что убийцей оказалась женщина.
— А кто говорил: венец творения, венец творения!
— Но мне кажется, у вашей истории есть один существенный недостаток. Бледен вышел характер Нины Александровны. Вы не находите?
— Нет, не нахожу.
— По-моему, чего-то в ней недостает, читатели могут не поверить. Обычная женщина, мать, жена, пусть неверная, как она решилась на такое? С точки зрения психологии, все не вполне убедительно.
— Я же вам русским языком сказал, у нее были козьи глаза.
— Боюсь, для читателей этого будет мало.
— Ну, не знаю, не знаю, чего вам еще не хватает, — обиделся Иван Дмитриевич.
— Нужно объяснить, откуда в ней такая холодная, расчетливая жестокость. Кто виноват в том, что она стала убийцей? Время? Наше общество? Или всему виной дурные наклонности, развившиеся под воздействием внешней среды?
— Да вы когда-нибудь видали козу?
— Редко, но бывало, — честно отвечал Сафонов, который был городским жителем в третьем поколении.
— Вот завтра утречком сходите в деревню, — сказал Иван Дмитриевич, — да поглядите. А после поговорим: хватает ли, нет ли.
Как обычно, к концу рассказа Иван Дмитриевич заплел в косицы обе свои бакенбарды. Некому было сказать ему: «Чучело ты мое! Посмотрись в зеркало!» Жена всю жизнь пыталась отучить его от этой привычки, но жизни ей не хватило. Она умерла год назад и лежала неподалеку отсюда, на деревенском кладбище. На ее надгробном камне Иван Дмитриевич выбил стихи собственного сочинения:
Земное странствие сверша,
Освободясь от тела,
Чиста, как свет, твоя душа
В мир лучший улетела.
Было уже за полночь, когда Сафонов закрыл тетрадь и они поднялись из-за стола.
— Прогуляемся немного, — предложил Иван Дмитриевич. ׳
Вышли в сад. У земли ветер почти не ощущался, но на вершинах деревьев тревожно шелестела листва, уже подсохшая, легкая, по-осеннему чуткая к малейшему движению воздуха. Было то время года, когда березы и липы трепещут под ветром, совсем как осина — иудино дерево.
Читать дальше