Валерия Вербинина - Черная невеста

Но он вскоре пожалел, что идет к Стрэнду, потому что коварное солнце выманило из домов даже тех лондонцев, которые терпеть не могут покидать родные стены, и тротуары в центре были забиты толпами народа. Роберта несколько раз толкнули, и вдобавок кто-то из гуляющих уколол его своим зонтиком и даже не подумал извиниться. До магазина, где он рассчитывал купить подарок своему сыну, оставалось всего несколько шагов, но Роберту Бойлу уже не суждено было их преодолеть.

Сначала стены домов накренились и заходили ходуном, а вывески заплясали перед глазами. Чувствуя приступ удушья («Неужели это из-за стряпни Энни? Да нет, не может быть»), Роберт развязал шарф и ослабил галстук, но легче не стало – наоборот, он почувствовал липкий страх и какую-то странную, невыразимую, ни на что не похожую тоску.

– Ну ты смотри, куда идешь! Глаза-то разуй…

Кудлатая веснушчатая баба – по выговору типичная кокни, – проходя мимо, грубо толкнула его, и внезапно он понял: это конец. Держа в правой руке портфель, левой он машинально пытался еще больше ослабить галстук, но что-то – возможно, интуиция, которая умирает последней, даже после надежды, – настойчиво нашептывало ему, что все бесполезно. Роберт задыхался, ему не хватало воздуха, сердце отчаянно колотилось у него в груди. Он стоял, покачиваясь из стороны в сторону, а вокруг были все те же равнодушные, уродливые, чужие лица.

И внезапно его охватил ужас – что он умрет так обыденно, так жестоко, вдали от близких, и в его последнюю минуту рядом не будет никого, никого – никого. Только он и ангел смерти, который не дал ему даже дотянуть до сорока – да что там сорока, даже до тридцати пяти…

– Сэр, вам нехорошо?

Все плыло у него перед глазами, но он все же успел увидеть надвигающийся на него женский силуэт и ощутил тонкий аромат каких-то духов, окутывавший незнакомку нежным коконом. Она подхватила шатающегося Роберта под локоть своей маленькой, но твердой рукой, и безумная надежда на спасение вдруг шевельнулась в его душе.

– Сэр, сэр, вот скамейка – я держу вас – сюда – садитесь – боже мой! Вы слышите меня?

Потом, как сквозь вату, до него донеслось:

– Человеку плохо – позовите врача! – Это она кричала кому-то другому, вероятно полицейскому.

Но тьма уже надвигалась на него, готовая его поглотить. Голова Роберта откинулась на спинку скамьи, и только веки едва подрагивали, показывая, что он еще жив.

– Джуди, – прошептал он, собрав последние силы, – самолет…

– Сэр!

Машинально он все еще прижимал к себе портфель.

– Врач сейчас будет… Отойдите, пожалуйста, дайте ему дышать!

– Удар, – пробубнил кто-то из-за темной пелены, которую деловито разворачивал вокруг Роберта ангел смерти.

– Сердечный приступ, я вам точно говорю, – отозвался высокий неприятный женский голос. – Взять хотя бы моего кузена…

Роберт закрыл глаза, но что-то мешало ему уйти за пелену целиком.

Ах да, незнакомка. Она все еще держала его за руку, и на мгновение – на какую-то долю мгновения – перед концом он успел увидеть ее лицо. Она заслуживала того, чтобы он сказал ей… Да, да, сказал самое важное, то, что подспудно мучило его последние сутки, хотя он не решился признаться даже самому себе… Губы Роберта шевельнулись. Чтобы расслышать, девушка наклонилась над ним так низко, что концы ее волос коснулись его щеки. Мимо сидящих по Стрэнду катился поток автомобилей, и по тротуарам по-прежнему текла беззаботная, ленивая, как река, толпа.

– Некролог, – прошептал он.

– Что? – изумилась она.

Но Роберт Бойл уже ничего не слышал. Взгляд его застыл, нижняя челюсть отвисла. Он был мертв.

В мире нет ничего постоянного, кроме, пожалуй, непостоянства. Впрочем, это уже трюизм с замахом на парадокс.

Самый прочный дом может рухнуть, город – стать жертвой стихийного бедствия, государство – развалиться еще быстрее, чем город или дом. Но должны же остаться хоть какие-нибудь привычки, незыблемые или притворяющиеся незыблемыми, которые все уважают и соблюдают!

К примеру, если вы позвонили матери и предупредили, что придете к семичасовому ужину (в Петербурге это был бы обед, но где теперь тот аристократический, имперский Петербург?), – так вот, если вы обещали явиться, но не явились вовремя, это проявление как минимум неуважения, небрежности, необязательности и должно караться по всей строгости внутрисемейного закона. (Взгляд на часы.) А если опоздание больше чем на полчаса, это непростительно!