Сергей Лавров - Мултанское жертвоприношение

— Да делайте вы, что хотите! — в раздражении сказал полковник и вышел прочь, брякнув дверью со щеколдой. — Тоже мне, добродетели нашлись!

Попыхивая папироской, уселся он на крыльце под ласковым майским солнышком и тупо уставился на отпечатанный в курином помете отчетливый след когтистой медвежьей лапы. Такие же следы нашел он и в огороде, у головы медвежьей, с опустошенным опрокинутым корытцем, и на черной влажной почве лесной тропки, ведущей прямиком в лес. Только никак не шел у него из памяти, стоял перед глазами взгляд загадочного ночного визитера — дикий, неразумный, но все же человеческий.

Отпущенная братом Пименом баба, грохоча подойником, выскочила на крыльцо, в ужасе шарахнулась в сторону, увидав Кричевского, едва не свалилась и помчалась, подоткнув юбку, сверкая белыми лодыжками, на задний двор. Петька, гордо подняв голову, независимо сверкая очками, прошествовал мимо туда же. Вскоре полковник с удивлением увидел, как волочит собственный корреспондент какое-то корыто, потом тащит пару ведер воды от маленького пруда. Рыжая Анна уже не плакала и даже, напротив, улыбалась весьма забавно, выказывая милые ямочки на щеках и маленькую щербинку в крепких белых зубах.

— Ну-ну… — уже беззлобно сказал Кричевский подошедшему монаху. — Дамский угодник. Дон-Жуан из Ныши!

— Пусть успокоится малость, а то уж больно много страху ты на нее нагнал, — сказал брат Пимен и тяжко вздохнул, созерцая слабость человеческую в ближнем своем. — Ступай, отдохни, а я, как узнаю чего, так тебя разбужу.

Кричевскому ничего не оставалось делать, как послушаться разумного совета. Монах осторожно растолкал его через час.

— Ну, слушай, — сказал он, присаживаясь к сыщику на лавку, в ноги, часто мигая своим глазом, как броненосец прожектором. — Анна рассказала мне, что по ночам в деревню приходит медведь-оборотень.

— Час от часу не легче! — вздохнул полковник. — Я тут уже ничему не удивляюсь.

— Она назвала его «туно-гондырь», — пояснил брат Пимен. — Это сложно перевести. У вотяков язык малозначный, и многие понятия называются одним и тем же сочетанием слов. «Туно» — это, вообще-то, волхв, колдун. В отличие от жреца «вэщащя», он не служит общине, наподобие нашего священника, не имеет своего киреметища и священных деревьев, но бродит с места на место, перенося суеверия всякие. «Гондырь» — медведь. Вот и получается медведь-колдун, оборотень.

— А другие вотяки знают о нем? — спросил сыщик.

— Знают, поклоняются ему и боятся. Он поселился в этих местах четыре года назад. Анна сказала, что когда впервые увидела его, едва не умерла от страха. Он объяснил ей, что его преследуют боги. Царь злых духов Акташ принимает облик медведя, чтобы убить его, и поэтому он тоже принимает облик медведя, чтобы Акташ, который ищет его среди людей, не мог его узнать. Он мечтает убить Акташа, чтобы перестать быть медведем, и снова стать человеком. Тогда он женится на Анне. Когда он встречает настоящего медведя, то принимает его за Акташа и бросается в схватку. Он, я так понял, отважный охотник и убил без ружья уже не одного мишку. Эта голова в огороде — его подарок Анне, за то, что она боится его меньше других и подкармливает.

— Четыре года назад? — в волнении переспросил сыщик. — Как раз в тот год, когда убили Матюнина! А когда? Спроси ее — когда?!

— Она впервые увидела его в конце мая, — сказал монах. — Между прочим, он был тогда ранен Акташем и долго болел.

— Надо идти! — сказал Кричевский решительно, сев и нашаривая босыми ногами свои башмаки. — Она может показать нам, где живет оборотень?

— Она сказала, что не знает, — покачал головою монах. — Никто в деревне не знает, где он живет.

— Враки! — уверенно сказал сыщик. — Они тут все знают окрестный лес, как свои пять пальцев! Сейчас возьмем за холку сотского, он нас как миленький отведет!

Он достал из карманов револьверы, крутнул барабаны, принялся набивать их патронами. Брат Пимен смотрел на него в сомнении.

— Я полагаю, нам не следует никому говорить, зачем мы приехали, — сказал он, положив руку свою поверх рук Кричевского. — Я полагаю, не нужно брать проводника, а идти в лес самим, если уж ты так решительно хочешь свидеться с этим созданием Божьим.

— Одним? В лес?! Ты с ума сошел! — отказался Кричевский. — Я теперь без проводника в чащобы вотские ни ногой!

— Выслушай меня, прошу! — сказал весьма настойчиво монах. — Лучше идти самим, чем с плохим проводником. В этом случае мы будем рассчитывать только на себя и сможем принять все меры для нашей безопасности, какие только придут нам в головы! А недобрый проводник запутает нас, закружит, заставит выбиться из сил, да и просто отведет в места гибельные, как Иван Сусанин поляков. Этот «туно-гондырь» для местных вотяков — как святой, как покровитель деревни. Они поклоняются ему, приносят ему дары и жертвы. Я бы не хотел, чтобы они предположили, будто мы приехали охотиться на их святыню и хотим причинить ему зло.