Йен Пирс - Комитет Тициана

— В таком случае, — бодро проговорила она и наконец распрощалась с улыбкой, поскольку та никак не помогала делу, — не будете ли вы любезны объяснить мне, в чем состоит дело? В Риме мы располагаем весьма неопределенными деталями. Что произошло и каким образом? Это полезно знать. Если вы в состоянии пожертвовать своим временем.

Боволо стрельнул на нее рыбьими глазами. Он никак не мог решить, что это: вежливость или сарказм.

— Гм, — фыркнул он не более галантно, чем прежде. — Почему бы и нет. Может, и неплохо выслушать мнение человека со стороны.

Ничего подобного он не думал, но, по крайней мере, повел себя прилично. Флавия изобразила на лице польщенную мину.

— Имя жертвы, — прежде чем начать, комиссару пришлось долго рыться в бумагах на письменном столе, — Луиза Мэри Мастерсон. Ей было тридцать восемь, не замужем. Подданная США. Проживала в Нью-Йорке, работала хранительницей отдела Западного искусства в каком-то тамошнем музее. Рост — метр пятьдесят один, здоровье хорошее. В Тициановский комитет вошла полтора года назад. Это ее вторая сессия. Они каждый год за счет налогоплательщиков собираются у нас в Венеции. Мастерсон приехала в понедельник, а заседание началось во второй половине дня в четверг. Первый день она пропустила, а в пятницу присутствовала. Смерть, согласно заключению врачей, наступила в тот же вечер примерно в девять тридцать.

Боволо выдавал эти сведения со скоростью пулемета, тем самым показывая, что он нисколько не заинтересован детально информировать Флавию. Просто пересилил себя и старается выплюнуть наибольшее количество фактов за наименьшее время, чтобы как можно скорее избавиться от надоедливой проныры. Флавия не прерывала его трескотни, но пока в его потоке речи не обнаружила ничего полезного.

— Тело обнаружили в «Джиардинетти Реали». Это, кстати сказать, между площадью Сан-Марко и Большим каналом. Она засиделась в расположенной неподалеку библиотеке Марчиана и, судя по всему, решила пройтись. Общественный транспорт не работал по причине однодневной забастовки. Возможно, она поджидала такси. Ее нашли в теплице с семью ножевыми ранениями. Перочинный нож примерно десяти сантиметров длиной, типа швейцарского или что-то в этом роде. Одна на шее, четыре на груди, одна на плече и одна на руке. Все несмертельны, если бы ей вовремя оказали помощь. Но чтобы этого не случилось, жертву оттащили в теплицу.

— Получается, что она истекла кровью?

— Получается, что так. Не самый приятный способ расстаться с жизнью. Не повезло — уж слишком укромный угол: в другом месте на нее кто-нибудь бы да наткнулся. Коллеги не знают, почему она там оказалась, и там не удалось найти ни одного человека, кто бы видел ее в саду. Из-за этой чертовой забастовки там вообще никого не было. Ясно одно — убийство. Но кто убил и почему, мы не знаем.

— Но что-то подозреваете?

— Не без того. Конечно, подозреваем. Даже больше. Уверены, что это ограбление, которое превратилось в убийство. Следов насилия нет, зато исчезла сумочка. Действовал явно не венецианец — сицилиец или какой-нибудь другой пришлый иностранец.

Флавия пропустила мимо ушей его чудовищное утверждение. Сама она не считала иностранцами соотечественников с юга и не исключала возможность, что убийство совершил все-таки венецианец. Но понимала, что хорохориться понапрасну не стоит.

— Никаких иных свидетельств того, что произошло? — спросила она.

Боволо пожал плечами с видом человека, который сказал свое слово и теперь уверен, что дальнейшее обсуждение предмета бесполезно. Но они по крайней мере достигли взаимопонимания: Флавия не лезла с критикой, и он решил в какой-то мере ей потакать. Продолжая говорить, он перекинул через стол несколько бумаг.

— Вот все, чем мы располагаем о ее передвижениях перед смертью. Ничего необычного. В Венеции она никого не знала, кроме своих коллег. Все время проводила либо в библиотеке, либо на острове Сан-Джорджо, либо в своей комнате, где ела или встречалась с коллегами по комитету. — Флавия собралась было заметить, что деталей не густо, но Боволо в это время пододвинул ей фотографии: — Вот снимки жертвы.

Она пристально вгляделась в изображение — не потому, что заинтересовалась, а потому, что ей хотелось выглядеть профессионалом. Но даже смотреть на них казалось почти вторжением в личную жизнь женщины.

Мастерсон и мертвая выглядела достаточно эффектно. Лицо подтянутое, но краска расплылась. Разорванная и запятнанная кровью одежда явно хорошего качества, хотя, на взгляд Флавии, немного консервативна и строга. Крупный план демонстрировал зажатый в кулаке пучок цветов, которые она, видимо, схватила, когда умирала. Но на фотографии было что-то еще, что Флавия никак не могла разглядеть.