Йен Пирс - Перст указующий

Ибо на широком сосновом столе жалобно повизгивала привязанная к нему собака и закатывала глаза от отчаянных усилий рваться из пут. Рядом с ней лежала другая собака, видимо, смирившаяся с пыткой, которой подвергалась. От шеи одной к шее другой тянулась длинная тонкая трубка, и кровь из разрезов в шеях собак забрызгала фартук Локка и пол. Они тайком повторяли мои опыты. Скрывали свою затею от меня, от того, кого обязаны были предупредить о своих намерениях. Я не мог поверить, что меня столь низко предали.

Первым опомнился Лоуэр.

– Извините меня, джентльмены, – сказал он, настолько забыв про учтивость, что даже не представил меня Рену. – Я должен ненадолго отлучиться.

Он снял фартук, бросил его на пол, потом пригласил меня прогуляться с ним по саду. Я с трудом оторвал взгляд от зрелища тяжко поразившего мой дух, и гневно спустился по лестнице следом за ним.

Несколько минут мы ходили по саду, кружили среди живых изгородей и маленьких лужаек, но я хранил молчание, ожидая ею объяснений.

– Вина не моя, Кола, – сказал он долгое время спустя. – Прошу, примите мои извинения. Мое поведение непростительно.

Потрясение еще не прошло, и я по-прежнему не находил слов.

– Локк, видите ли, рассказал Рену про опыт, который мы… вы придумали, чтобы помочь миссис Бланди, и он пришел в такое волнение, что настоял на повторении. И это ведь нисколько не умаляет вашего достижения. Мы просто следуем по вашим стопам, подражая учителю.

Он смущенно ухмыльнулся и повернул голову посмотреть, помогли ли его извинения. Я решил сохранять холодность.

– Простая вежливость требовала, чтобы вы известили меня, даже если предпочли меня не приглашать.

Ухмылка сменилась гримасой.

– Справедливо, – сказал он, – и я истинно об этом сожалею. Я ведь искал вас, но так и не сумел узнать, где вы были. А Рен хочет вернуться в Лондон сегодня днем, вы понимаете, и…

– И потому вы предаете одного друга, чтобы угодить другому, – холодно перебил я.

Это справедливое замечание заметно его обескуражило, и он сделал вид, будто рассержен.

– Какое предательство? Раз рожденная идея не остается собственностью того, кого она осенила первым. Мы не отрицаем вашего свершения и не намеревались что-либо от вас скрывать. Вы отсутствовали, вот и все. Я даже не знал, что Рен так загорелся, пока не повстречался с ним нынче утром.

Его тон был настолько убедительным, что я почувствовал, как рассеиваются мои сомнения. Мне хотелось принять его извинения, хотелось по-прежнему видеть в нем своего друга, и я чуть было не поверил, что меня не предали. Но тут мне вспомнилась виноватая растерянность на его лице, когда я вошел, такого полного признания я не видел даже на лице Сары.

– Мы не собираемся ничего сообщать об этом миру без вашего ведома и разрешения, – продолжал он, заметив, что ему не удалось пробить брешь в стене моей холодности. – И вы должны признать, что это к лучшему. Если мы… вы… сообщите о своем открытии, позволив заключить, что первое переливание было испробовано на женщине, вас сочтут легкомысленным, опасным и отмахнутся от вас. Если же вы предварите свое сообщение описаниями переливания крови между собаками, то избежите сколько-нибудь серьезного осуждения.

– И в этом заключалась ваша цель?

– Вот именно, – сказал он, ободренный мыслью, что утишил мой гнев. – Я ведь высказывал вам свои опасения, как все может обернуться, если об этом узнают слишком рано. Действовать необходимо именно таким образом, и чем быстрее, тем лучше. Я сожалею, искренне сожалею, что вы не присутствовали при этом опыте. Прошу, примите мои нижайшие извинения. И я приношу их также от имени Локка и Рена, ведь у них и в мыслях не было обойтись с вами неучтиво.

Он низко поклонился, а так как был без шляпы, то изящным жестом сдернул свой парик. Эта нелепая выходка чуть было не вызвала улыбку на моих губах, но на этот раз я твердо решился не поддаваться на такие уловки.

– Ну, послушайте, – сказал он обескуражено. – Вы меня прощаете?

Я кивнул.

– Ну хорошо, – ответил я коротко, и это была чуть ли не самая большая ложь, когда-либо произнесенная мной.

Но я все еще нуждался в нем и должен был, став теперь нищим в дружбе, поддерживать хотя бы вид сердечности.

– Но где вы все-таки были? – спросил он. – Мы же правда вас искали.

– У миссис Бланди. Ей худо и становится все хуже. А еще у ее дочери.

– В замке?

Я кивнул:

– Я не хотел идти туда, но мать меня умоляла. И это во многом меня успокоило. Если кто-то способен на убийство, так это она. У меня больше нет сомнений, хотя, полагаю, она будет отрицать свое преступление, а мне стало бы еще легче на душе, если бы она призналась в нем. Однако теперь мне ясно, что в тогда в кофейне она попросила у Грова денег для матери и получила отказ. Ну и сама взяла их, убив его и обворовав. Ужасно что долг по отношению к родительнице может быть настолько извращен и искажен.