Эллис Питерс - Покаяние брата Кадфаэля

Недоговоренность, понятное дело, породила толки, и многие уже с сожалением посматривали на брата, которого почитали чуть ли не за отступника. Принявшие постриг в детстве боялись за брата, намеренного пуститься в полный опасностей и соблазнов мир, ставшие же монахами в более зрелом возрасте, возможно сами того не сознавая, завидовали ему. Брат Эдмунд, попечитель лазарета, пребывавший в обители с четырех лет, всегда более чем терпимо относился ко всему, что озадачивало его в Кадфаэле, и тревожился лишь оттого, что на время лишался лучшего травника и целителя. Брат же Ансельм, регент, единственным прегрешением считал фальшиво взятую ноту, а бедою — больное горло одного из своих хористов, все прочее воспринимал как данность — смиренно и не вникая в подробности.

Приор Роберт был строг к любым отступлениям от устава, и его уже давно раздражали послабления, коими пользовался брат Кадфаэль, имевший право беспрепятственного выхода за ворота обители, дабы пользовать своими снадобьями жителей города и предместья. Было время, когда писец приора, брат Жером, не преминул бы подлить масла в огонь, но не так давно сей ревнитель благонравия сам был уличен в неподобающих деяниях. Епитимья сделала его не в пример скромнее, нежели прежде. Иметь с ним дело стало гораздо легче, чем раньше, ибо он уже не так рвался обличать других в прегрешениях. Это не значило, что Жером перестал быть ханжой и занудой, однако покуда он предпочитал не высказываться по поводу неоправданных привилегий брата Кадфаэля.

В конце концов, главным для Кадфаэля было примириться с самим собой. Он принял постриг по зову сердца и ныне сильнее, чем когда-либо, чувствовал, что монашество — его истинное призвание. В разговоре с аббатом он был откровенен до конца, но можно ли искренностью искупить вину? Братьям Эдмунду и Винфриду придется разделить между собой его обязанности — готовить снадобья, пользовать прокаженных в приюте Святого Жиля и к тому же ухаживать за садом. Правда, эти дополнительные обязанности обременят их лишь в том случае, если его, Кадфаэля, отсутствие продлится дольше, чем разрешил аббат, но… Но коль скоро он задумался о такой возможности, стало быть, совсем исключить ее нельзя. Решение, определяющее его судьбу, необходимо принять до выезда за ворота аббатства. И он его принял.

В назначенный час, сразу после заутрени, Хью явился в обитель в сопровождении трех оруженосцев, один из которых вел под уздцы коня для Кадфаэля. Берингар не без удовлетворения отметил, как блеснули глаза немолодого монаха при виде статного гнедого, поджарого жеребца шерифа — серого, ретивого скакуна с горделивым взглядом и белой звездочкой на благородном лбу.

Кадфаэль накинул плащ, натянул сапоги и был готов отправиться в путь. Он приторочил седельные сумы и забрался в седло без особой прыти, но с видимым удовольствием. Хью благоразумно воздержался от попытки подсадить монаха. Шестьдесят пять — возраст, внушающий молодым почтение, но достигшим его не слишком нравится, когда им напоминают о годах.

Когда всадники выезжали за ворота обители, никто их не провожал, но нельзя было поручиться за то, что любопытные не следили за ними из-за каждого угла, из окон лазарета, а то и из аббатских покоев. Однако обычный распорядок обители ничуть не был нарушен. Монахам не подобало сомневаться в том, что отъезжающий брат в положенное время возвратится в обитель и приступит к своим обязанностям. И дай Бог, чтобы он еще и привез с собой весть о достигнутом примирении.

Лишь когда всадники проехали мимо приюта Святого Жиля, оставив позади и город, и предместье, на сердце у Кадфаэля полегчало. Как-никак декабрь на носу, а кое-где еще травка зеленеет, ветер костей не студит, под седлом славная лошадка, ну а уж Хью такой попутчик, что лучшего и не пожелаешь. И ведь им обоим есть что вспомнить. Дорога, во всяком случае до Ченетского леса, вполне безопасна, и торопиться нужды нет, потому как выехали они загодя, за три дня до начала совета.

— Мы можем не спешить, — заметил Берингар, — все одно поспеем загодя. А в Личфилде, где заночуем, можем застать Ранульфа Честерского. Как я слышал, он был бы не прочь шепнуть напоследок пару словечек на ухо Линкольну, своему сводному брату. Пока Уильям на севере одерживает для них обоих победы, Ранульф скромно объявляется в Ковентри в качестве советчика.

— Думаю, ему достанет ума не похваляться своими успехами, — задумчиво промолвил Кадфаэль. — Ведь там соберется немало его врагов.