— Он здесь.
Монах откинул простыню. Бородач осекся на слове, отступил на шаг и живо наклонился. Кадфаэль при этом встал так, чтобы заслонить лицо Филиппа от всякого постороннего взгляда. Мельник долго, словно не желая верить своим глазам, всматривался, а потом медленно выпрямился и отчетливо произнес:
— Да. Этот паренек нашей Нэн. — Находчивый и смышленый, мельник выглядел опечаленным, но отнюдь не чрезмерно. Так и должен был держаться умудренный опытом человек, привыкший к тому, что в терзаемой смутами стране смерть поджидает за каждым углом. — Я так и знал. Сердцем чуял, что этому малому не дожить до седых волос. Вечно лез в самое пекло, такой уж у него был нрав. Ну да что теперь поделаешь? Его не вернуть.
Ближайший из могильщиков распрямил спину, решив минутку передохнуть, и с сочувственным видом повернулся к бородачу:
— Тяжко небось найти вот так своего родича? Ты, поди, хочешь забрать его отсюда да похоронить на родной земле? Думаю, тебе разрешат. Это будет по-божески, не то что лежать здесь, в общей яме.
Обрывки разговора доносились до ворот. Кадфаэль заметил, что караульный офицер повернулся в их сторону с явным намерением подойти и разобраться, в чем дело. Желая опередить его, монах, обращаясь к мельнику, громко сказал:
— Коли ты и вправду, как подобает доброму христианину, хочешь сам проводить племянника в последний путь, я за тебя похлопочу.
Не теряя времени, Кадфаэль деловитым шагом направился к воротам. Мельник поспешал следом. Увидя, что они направились к нему, караульный начальник остался на месте, поджидая их. — Сэр, — обратился к нему Кадфаэль, — этот человек — мельник из Уинстона, что за рекой. Среди убиенных он нашел племянника, сына своей сестры, и просит дозволения забрать тело этого малого, чтобы похоронить его дома, рядом с родными.
— Вот как? — Стражник смерил просителя взглядом, однако же беглым и не слишком пристальным. Выяснив что к чему, он тут же потерял интерес к этому более чем заурядному для военного времени случаю. Подумав с минуту, он пожал плечами. — Почему бы и нет? Одним покойником больше, одним меньше… Хоть бы их и всех разом забрали, нам же хлопот меньше. Пусть увозит своего парня. Все одно он уже больше никому крови не пустит что здесь, что в любом другом месте.
Мельник из Уинстона почтительно поклонился, коснувшись пальцами лба, и с подобающей учтивостью поблагодарил офицера. Если в его голосе и звучали ехидные нотки, то уловить их мог разве что Кадфаэль. Бородач подозвал парня в накидке из мешковины, и тот подогнал повозку поближе. Вместе они подхватили тюфяк с лежавшим на нем Филиппом и на глазах у караульных уложили на повозку. Кадфаэль, державший в это время лошадей, оказался лицом к лицу с молодым человеком и взглянул прямо в глубокие, черные с золотистыми зрачками глаза, сверкавшие под низко надвинутым дерюжным капюшоном. Ответный взгляд, полный любви и воодушевления, сулил успех. Монах не проронил ни слова. На повозке, пристроив на коленях изголовье соломенного тюфяка, сидел не кто иной, как Оливье Британец. Мельник из Уинстона взобрался на козлы, и подвода покатила вниз, к реке. Бородач ни разу не оглянулся и не погонял коней, а ехал неспешно, как подобает человеку, которому нечего опасаться и не в чем оправдываться.
В полдень у ворот появился сам Фицгилберт в сопровождении отряда воинов. Гарнизон Филиппа покидал Масардери. Раненых, которые не могли идти, защитники замка усадили на коней, а тех, кто был совсем плох, уложили на имевшиеся у них немногочисленные повозки, которые на всякий случай разместили в середине строя. Кадфаэль вовремя вспомнил об остававшемся в конюшне превосходном жеребце, которого одолжил ему Берингар, и некоторое время провел возле стойла, чтобы никто случаем не соблазнился славным скакуном. «Хью мне уши оборвет, ежели узнает, что я позволил увести лошадку у себя из-под носа», — думал монах. Поэтому во двор он вышел довольно поздно, когда под пристальными взглядами победителей из замка уходил арьергард.
Воины Фицгилберта внимательно осматривали каждого уходившего и тщательно проверяли повозки в поисках припрятанного оружия. Кэмвиль негодующе кривился, считая такое недоверие оскорбительным, но молчал, и стал протестовать, лишь когда ему показалось, что вояки императрицы слишком грубо обращаются с ранеными. Когда проверка закончилась, он повел своих людей на восток — за реку и через Уинстон к Римской дороге, с тем чтобы, скорее всего, отвести их в Криклейд. Там потрепанный гарнизон мог найти безопасное пристанище, тем паче что поблизости располагались и другие крепости Стефана — Бэмптон, Фарингдон, Пертон и Мэзбери, — по которым можно было распределить раненых. Оливье с уинстонским мельником поехали в том же направлении и успели опередить войско разве что на дюжину миль.
Читать дальше