Эллис Питерс - Покаяние брата Кадфаэля

— Эта петля еще не затянулась, — заметил Филипп. — Я пока не решил, что с ним делать.

— Возможно, тебе не просто принять решение, но ты должен признать мою правоту, хочешь того или нет. Но я должен поведать тебе еще кое-что. Ив Хьюгонин действительно ненавидел де Сулиса, но и у многих других имелись основания для ненависти, причем более весомые. Они могли быть даже у тех, кого де Сулис считал своими друзьями.

— Продолжай, — бесстрастным тоном промолвил Филипп. — Я тебя слушаю.

— После того как ты уехал из Ковентри, мы под приглядом епископа собрали и осмотрели все, что осталось после де Сулиса, чтобы потом передать эти вещи его брату. Как и следовало ожидать, мы нашли его личную печать. Она тебе знакома?

— Да. Лебедь и две веточки ивы.

— Но среди его вещей оказалась еще одна печать, совсем другая. Скажи, этот знак тебе тоже знаком?

Монах вытащил из-за пазухи свернутый лист пергамента, развернул его и расстелил на столе перед Филиппом.

— Сама печать осталась у епископа. А этот оттиск ты видел?

— Да, — с отстраненной осторожностью ответил Филипп. — Ею пользовался один из капитанов Фарингдонского гарнизона, служивший под началом де Сулиса. Я знал этого человека, хотя и не очень хорошо. Он набрал собственный отряд, совсем неплохой. Джеффри де Клэр его звали, сводный брат Гилберта де Клэра из Хэртфорда, внебрачный сын прежнего графа.

— И ты, должно быть, слышал, что этот Джеффри Фицклэр упал с коня и разбился насмерть вскоре после сдачи Фарингдона. Вроде бы он, как и другие капитаны, командовавшие отдельными отрядами, скрепил своей печатью договор о передаче замка королю, а сразу после этого поскакал в Криклейд с донесением для тебя. Назад он не вернулся. Де Сулис, взяв с собой несколько человек, отправился на поиски, и в замок беднягу доставили на носилках. Еще до ночи гарнизону объявили о его смерти. — Конечно, я все это знаю, — отозвался Филипп с еще более явственной настороженностью в голосе. — Несчастный случай. Он так до меня и не добрался. О случившемся мне доложили позднее.

— А ты его ждал? Посылал за ним?

— Нет… да в том и надобности не было. Де Сулис располагал всеми необходимыми полномочиями. Но какое это имеет значение? К чему ты клонишь?

— Да к тому, что кому-то этот «несчастный случай» оказался на руку. Он ведь произошел уже после того, как печать Джеффри Фицклэра была приложена к договору о передаче королю Фарингдона. Если только во время заключения договора Джеффри уже не был мертв, и печать к пергаменту не приложила другая рука. Ибо есть люди — с одним из них я сам разговаривал, — убежденные в том, что Джеффри Фицклэр нипочем не согласился бы с таким договором. Но его согласие было необходимо — иначе замок не достался бы королю без боя…

— Ты хочешь сказать, — задумчиво проговорил Филипп, — что Джеффри погиб не в результате несчастного случая? И что некто иной скрепил договор печатью Фицклэра, когда владелец печати был уже мертв?

— О том и толкую. Сам Фицклэр никогда не приложил бы ее к тому пергаменту. А его согласие было необходимо, чтобы не вызвать волнения среди воинов. По моему разумению, его убили, как только стало ясно, что на сговор он не пойдет. Нельзя было терять время.

— Но ведь на следующий день де Сулис отправился на поиски, и весь гарнизон видел, как Джеффри привезли назад в Фарингдон.

— Привезли, но как? На носилках, завернутого в плащ. Не сомневаюсь, что это был он, его люди не могли не узнать своего командира. Но близко никого из них не подпустили. И после того как было объявлено о смерти Фицклэра, его тело опять же не показали воинам, а поспешили предать земле. Если ночью в замок впустили для переговоров людей короля, то разве трудно было тем же путем незаметно вынести мертвое тело? Спрятали его хорошенько в лесу, а на следующий день сделали вид, будто нашли. А если я не прав, — с нажимом сказал Кадфаэль, — то объясни, каким образом печать Джеффри Фицклэра оказалась в Ковентри, в седельной суме Бриана де Сулиса?

Вскочив из-за стола, Филипп принялся мерить шагами комнату, как будто раздиравшие его противоречивые чувства не позволяли остановиться. Наконец он уперся кулаками в крышку стоявшего в темном углу тяжелого сундука и замер, повернувшись спиной к свету и к Кадфаэлю. Повисло долгое напряженное молчание, но, когда Филипп обернулся, по выражению его лица стало ясно — он признал правоту монаха.

— Я ничего об этом не знал. Видимо, все и вправду произошло так, как ты говоришь. Но я непричастен к убийству и никогда бы такого не допустил.