Эллис Питерс - Ученик еретика

Кадфаэль тоже так считал. Но если бы девушка, дожидаясь привратника, увидела во дворе приора, Ансельма или Дэниса, она бы обратилась к ним непосредственно. Кадфаэль направился к брату Дэнису, который часто крутился во дворе, но тот сказал, что не видел девушки. Фортунате было известно, где располагаются владения Ансельма, и она могла направиться прямо в библиотеку, расположенную в углу северной стены. Однако и Ансельм, покачав головой, заявил, что не видел сегодня Фортунату. Похоже было на то, что в аббатстве девушка в этот день не появлялась.

Раздумывая, как ему поступить, Кадфаэль услышал наконец колокол к вечерней службе, напомнивший ему о его призвании, которое он выбрал по доброй воле и в небрежении которым столь часто себя упрекал. Трудности разрешаются не обязательно воинственным путем. Разум и воля имеют не последнее значение в этом бесконечном сражении. Кадфаэль направился к южному входу и присоединился к братии. Оказавшись на погруженных в сумрак хорах, он от всей души помолился за несчастного Олдвина и за Уильяма Литвуда, обретшего покой там, где он желал, а также за всех томящихся в темнице узников, мучимых сомнениями и страхом, как виновных, так и невинных, ибо кто еще более них нуждался в заступничестве? Ошибся ли он, полагая, что в шкатулке находилась книга, или, высказав верную догадку, навлек опасность на всех, кто, идя далее, столкнется со страшной истиной? Преступление оставалось преступлением: убит был унылый, робкий Олдвин, о котором человек, пострадавший от него, сказал: «Да, все мои слова он передал правильно». Тем не менее некто, кому он не причинил никакого вреда, воткнул ему нож. в спину и убил бедолагу.

После вечерней службы Кадфаэль вышел из храма утешенный, хотя беспокойство за происходящее не ослабевало. Было еще довольно светло, но солнце уже клонилось к закату, и краски становились прозрачней, приобретая жемчужную мягкость. Еще одного человека надо было расспросить, прежде чем делать следующий шаг. Возможно, что Фортуната, не находя удобным просить разрешения увидеть Илэйва, поскольку совсем недавно они уже виделись, попросила кого-нибудь, в отсутствие привратника, передать молодому человеку весточку — кто бы отказал ей в такой просьбе? Хотя бы просто сказать юноше, дабы придать ему мужества, что его друзья помнят о нем. То, что Кадфаэль не встретил ее на дороге, еще ничего не значит: девушка могла добраться до города прежде, чем он вернулся в аббатство, и зайти к знакомым. Однако стоило поговорить с Илэйвом и окончательно убедиться, что беспокоиться не о чем. Взяв в крытой галерее ключ от карцера, Кадфаэль отправился к юноше. Илэйв, с прищуренными от ворвавшегося света глазами и сведенными бровями, оторвался от лежащей на столе книги: это была одна из самых страстных и человечных проповедей Августина. Лицо его разгладилось, едва он только прекратил вглядываться в малоразборчивые очертания букв. «Другие опасаются за него, — подумал Кадфаэль, — а сам он ничуть не боится и не выказывает даже тени беспокойства» .

— Чем-то ты похож на монаха, — заметил Кадфаэль. — Возможно, когда-нибудь ты наденешь рясу.

— Ни за что на свете! — с горячностью возразил Илэйв и весело рассмеялся.

— Да, наверное, это было бы бесполезно, если учесть твои планы на будущее. И ты крепко стоишь на своем. Ни путешествие, ни пребывание под замком — ничто тебя не поколеблет. Что ж, тем лучше! Кто-нибудь сказал тебе, что приехал епископ? Собственной персоной! Это делает тебе честь, ибо в Ковентри всполошились еще больше, чем мы здесь: если уж епископ решился удостовериться лично, что происходит во вверенном ему стаде, это свидетельствует о том, что дело твое представляется ему немаловажным. Надеюсь, оно скоро решится: епископ, похоже, как раз из тех, кто сразу же схватывает самую суть.

— Да, я слышал, как суетились в связи с чьим-то приездом, — сказал Илэйв. — Копыта стучали по камням… Но я не догадался, кто бы это мог быть. Он, наверное, скоро меня вызовет?

Заметив вопрошающий взгляд Кадфаэля, юноша улыбнулся.

— Я готов ответить на все вопросы. И мне не терпится поскорей на них ответить. Время, проведенное мною здесь, не пропало даром. Я обнаружил, что даже Августин на протяжении своей жизни менял взгляды. Возьмите его первые труды: полная противоположность тому, что он написал в зрелые годы. Мнение свое он переменял множество раз. Кадфаэль, как ты думаешь, не глупо ли сжигать человека за то, что он написал в двадцать лет, если в сорок он, возможно, создаст труды, которые всеми будут прославляться как священные письмена?