Эллис Питерс - Ученик еретика

Девятнадцатого июня, когда прибыл важный гость, брат Кадфаэль работал в саду у аббата, срезая с цветущих кустов увядшие розы. Обычно за цветами ухаживал сам аббат Радульфус; настоятель гордился своими розами и ценил те редкие минуты, которые мог посвящать им, но через три дня предстояло праздновать годовщину перенесения мощей Святой Уинифред в монастырскую церковь, и потому аббат с братией были всецело поглощены предпраздничными хлопотами, готовясь к наплыву паломников и благодетелей. Кадфаэлю, не имевшему на сей раз особых поручений, он доверил, в виде исключения, срезать с кустов увядшие розы; лишь Кадфаэль, по мнению аббата, был способен умело ухаживать за цветами, которым к празднику надлежало выглядеть безукоризненно нарядными, как, впрочем, и всему в аббатстве.

Позапрошлым летом, в 1141 году, праздник начался с церемониального шествия от лежащей на дальнем конце Форгейта часовни Святого Жиля к аббатству. В Святом Жиле мощи покоились, пока в аббатстве готовились достойно принять их; но вот наступил великий день, процессия тронулась в путь, и вдруг хлынул ливень, однако ни одна капля не упала ни на ковчег с мощами, ни на участников церемонии, и порывы ветра не загасили пламени прямых, словно копья, свечей. Святой Уинифред всюду сопутствовали мелкие чудеса, как и юной валлийке Олвен, в следах которой, если верить преданию, вырастали цветы. Случались и чудеса покрупней: святая охотно творила их, лишь бы только они были заслужены. Кадфаэлю радостно было сознавать, что Уинифред являла чудеса и в Гвитерине, где протекало ее служение, и даже здесь, в Шрусбери. В нынешнем году празднество ограничивалось территорией аббатства, но, если святая соблаговолит, для чудес и здесь достанет места.

Паломники уже стекались в аббатство; их было так много, что Кадфаэль перестал обращать внимание и на гул толпы, доносившийся с большого монастырского двора от сторожки привратника и странноприимного дома, и на беспрестанное цоканье копыт по булыжнику: конюхи вели лошадей в конюшню. Попечитель странноприимного дома брат Дэнис размещал людей, нуждающихся в пище и крове: все будет, наверное, переполнено еще прежде, чем в аббатство соберутся жители Шрусбери и окрестных деревень.

Вдруг из-за угла братского корпуса показался приор Роберт и поспешно, но не теряя достоинства, направился к покоям аббата; Кадфаэль, безмятежно срезавший с куста увядшие розы, оторвался ненадолго от работы, чтобы понаблюдать за ним. Узкое, строгое лицо приора напоминало лик ангела, посланного в дольний мир с вестью вселенской важности и наделенного полномочиями самим горним Владыкой. Серебряные волосы вокруг тонзуры Роберта сияли в лучах полудня, ноздри его тонкого, выдававшегося вперед патрицианского носа раздувались, вынюхивая почести.

«Наверное, к нам пожаловала важная персона, — предположил Кадфаэль, — уж больно спешит отец приор». Он не удивился, увидев, как сам аббат вместе с приором вышел из покоев и двинулся по двору размашистым шагом. Приор Роберт не отставал от аббата; оба были довольно высокого роста, хотя приор казался гибким и утонченным, а мускулистый, ширококостный аббат выглядел простовато; однако под грубой наружностью таился острый, проницательный ум. Когда после смещения аббата Хериберта настоятелем назначили чужака, для приора это было тяжким ударом, но Роберт не терял надежды. С его стойкостью он способен пережить далее аббата Радульфуса и наконец добиться своего. И Кадфаэль мысленно пожелал аббату долгих лет жизни.

Вскоре аббат уже шел по двору, беседуя с одним из гостей. Но беседа их отличалась настороженной учтивостью, как это бывает при встрече приглядывающихся друг к другу незнакомцев. Приезд этого гостя имел значение выдающееся и вместе с тем приватное, и потому его не могли поместить в странноприимном доме даже среди высокородных особ. Гость был ростом примерно с Радульфуса, такой же жилистый и широкоплечий, но гораздо массивней, почти толстяк, и, видно, силы неимоверной. При первом взгляде на круглое, лоснящееся от сытости лицо можно было отметить только выражение самодовольства; но более внимательный наблюдатель чувствовал в почти неуловимом выражении губ скрытую угрозу и замечал, что мясистый подбородок скрывает решительных очертаний челюсть, а глаза под набрякшими веками смотрят остро и недоверчиво. Если бы не тонзура на голове гостя, Кадфаэль принял бы его за барона или графа из свиты короля: одеяние приезжего отличалось роскошью, хоть и преобладали в нем мрачные — вишневые и черные — тона, по краю просторной, с пышными складками сутаны шел узор. Во время верховой езды она была подоткнута довольно высоко. День выдался жаркий, и шитый золотом воротник был расстегнут; в прорези виднелась рубашка тонкого полотна и крест на золотой цепи, облегавшей крупное, мясистое горло. Гость не держал в руках никакой ноши, даже плащ свой и перчатки он, очевидно, отдал груму, едва спешившись.