Татьяна Молчанова - Дело о таинственном наследстве

На следующий день граф тщательно и шумно собирался под такие же шумные сборы Феофаниных слуг. Сашино решение развеяться самому и дать отдохнуть слугам изменило мрачную послепохоронную атмосферу дома на новую, веселую, полную движений и громких голосов. Ощущение какого-то даже легкого праздника присутствовало в разрумянившихся щеках дворовых, укладывавших попеременно то Сашины вещи, то гостинцы для своих родных. Порешили, что в доме останется только неизменная Дуняша, которой и ехать-то было некуда, да садовник Ефим, коему поручили охрану особняка… Отпуск всем был дан на неделю ровно. Ближе к вечеру посидели, попили чай, затем запрягли коляску, и граф, груженный всего лишь небольшим саквояжем для путешествий и неброско одетый, торжественно убыл.

Недалеко. Прибыв минут через тридцать в Порхов, на Пустынскую улицу, как и было заранее договорено, встретился там с Васей и уже через несколько минут входил в его дом. Васина мать оказалась премилой хлопотуньей, несколько встревоженной таким высоким визитом. Она склонилась перед графом в глубоком реверансе, и было видно, что ради гостя было надето лучшее платье и чепец и ради него же в маленькой гостиной были положены на столик книги и разрезные журналы.

– Прошу вас, господин Орлов, благодарствуем за честь, которую вы нам оказали своим приездом, – хлопотал вокруг графа Васин отец – сухонький светловолосый мужчина, с грустными честными глазами.

Комната, которую отвели графу, была чистеньким помещением со светлыми деревянными стенами, два дивана, книжный столик, шкаф, умывальник – все было добротно и просто сделано. Лоскутные коврики на полу делали комнатку очень уютной. Окно выходило в маленький сад, полный яблонь, с осенними крупными красно-оранжевыми яблоками, которые можно было рвать, вытянувшись прямо из окна. Графу чрезвычайно понравилось это временное пристанище.

Он зажег лампу под светло-зеленым абажуром, разложил на полки шкафа вещи из саквояжа, умылся, обтерев лицо видно что парадным, в красных вышитых петухах, полотенцем и спустился к ужину.

– Я должен извиниться за столь неожиданную мою просьбу, – произнес он, кланяясь Васиным родителям и придвигая себе стул. – И приношу эти извинения. Стесню вас ненадолго. В любом случае спасибо вам за приют, стол и… Василия. Он настоящий друг, и я успел оценить его преданность госпоже Красковой и готовность помочь мне.

Васин отец покраснел от удовольствия, а мать принялась хлопотать над целым запеченным в честь гостя поросенком с огромным яблоком во рту.

Поросенок был восхитителен, домашнее вино тоже. Васины родители с увлечением и охотой рассказывали графу о своем маленьком хозяйстве, так что вечер прошел вполне душевно, хотя граф и волновался за Наташу, оставленную без его присмотра. И уже тосковал по ней…

– Окна лучше на ночь закрыть, – напутствовал графа Вася, провожая того ко сну, – сейчас ветер, а ветки длинные, будут прямо в окнах шуметь. Если что понадобится – я поставил колокольчик – звоните или просто в стенку стукните – там моя комната, воду мама вам поставила, одеял предостаточно – не замерзнете.

– Все хорошо, Василий, не беспокойся более, я неприхотлив. Приходилось и на голой земле, и на камнях ночевать. Лишь бы сон шел, что-то мне тревожно за Наташу.

– Мне тоже, – вздохнул Василий. – Хотя тревожиться вроде не с чего. Обещала больше никаких вылазок без нас не делать. Да и что сейчас остается. Только ждать. Следующий ход не наш. А уж как будет разыгрываться эта партия, один Господь знает. – И Вася мелко перекрестился. – Ну покойной вам ночи, а ежели не будет спаться – стучите.

– Спасибо, Василий, тебе тоже покойной ночи.

Вошедши в комнату, Саша, не раздеваясь, прилег на кровать. Ветер был и вправду сильный, тонкие ветки били и царапали окно, будто пытались проникнуть в комнату и дотянуться до постели. Хотелось курить, но граф не знал, удобно ли это в маленьком Васином доме. Он закинул руку под голову, прикрыл глаза и, слушая мятущиеся ветки, думал о Наташе. Скоро, совсем скоро они будут вместе. Вместе просыпаться, пить чай, ездить в гости. Она будет ждать его, когда он будет далеко, а он будет тосковать по ней. Как странно воображать все это… Сон, это все какой-то сон, но пусть лучше будет так. Ему хорошо в этом сне. И запрокинутое Наташино лицо, которое он целовал в коляске, не в силах сдержаться, чтобы делать это хоть на чуть не так страстно, чтобы не пугать ее этой страстью. Но Наташа отвечала ему так, что там и не было страха, только доверчивость, только ответная страстность. Как странно приходит в жизнь то, что ты ждешь годами и уже привык к этому ожиданию, почти забыл его. Верно, то, что если есть в человеке сильное, истинное, честное, не преданное самими перед собой стремление, то рано или поздно Господом это видится и дается. И это хорошо. Господи, как это хорошо. Потому что он ведь почти предал себя, почти уверил, что будет ходить по миру с пустотой в душе, и свыкнется с этой пустотой, и перестанет замечать ее вовсе, и станет другим.