Татьяна Молчанова - Дело о таинственном наследстве

– Ну что, сказали? Что уезжаете? – спросила она встречавшего ее в прихожей графа.

– Да, Наташенька, сказал. Что, быть может, завтра уже отбуду. Пойдемте в гостиную, чего ж мы здесь…

– Вот и хорошо, – говорила Наташа, пока они шли в комнату, – теперь эту новость все разнесут в мгновение ока. А вы начинайте собираться. Чем быстрее, тем лучше. Я Васе с утра записку послала, думаю, уже ответил – семья там радушная, никогда не откажет. – Она остановилась и вопросительно взглянула на графа… – Если вы, конечно, не побрезгуете не слишком роскошными комнатами?

Граф лишь с улыбкой посмотрел на всерьез засомневавшуюся Наташу.

В дверях появился слуга и деликатно кашлянул:

– К вам, ваше высокоблагородие, господин Заницкий.

– Проси! – недоуменно ответил граф и повернулся к Наташе: – Понятия не имею, кто это…

Слова эти он произнес достаточно громко, и возникший в дверях крупный, квадратообразный господин их, видимо, услышал, так как с поклоном, гулким голосом представился:

– Иннокентий Саввич Заницкий! Управляющий хозяйством почившего Антона Ивановича. – И, неожиданно закрыв лицо шляпой, перешел на всхлип: – Опоздал я! И к Феофане Ивановне бесценной, и к хозяину-убийце опоздал! Пока вести печальные получил, – резко отлепив шляпу от лица, взял голосом на два тона выше: – Пока делами на отсутствие распорядился – опоздал!

Приблизившись аккуратными шагами к слегка остолбеневшему графу и Наталье, управляющий сделал ужасные и всезнающие глаза. Втянув голову в шею, попутно быстро взглянув на дверь, зашептал:

– Но добрые люди рассказали. И про наследство, и про убийство, и про то, как хозяин себя изобличил, в могилу упал…

Граф, не в силах оторвать взгляда от живописного, ежесекундно меняющего свое выражение лица Иннокентия Саввича, показал ему на кресло, мол, садитесь. Наташа, менее впечатленная, отошла к окну и оттуда наблюдала за интересным человеком.

Тот, сев в кресло, казалось, мигом успокоился. Во всяком случае, всхлипывать перестал. Его крупный бесформенный нос грустно висел над тонкими собранными в плаксивую линию губами. Неожиданно красивые светлые глаза печально смотрели на графа.

– Только сейчас и прибыл. Даже на его, на убийцевы, похороны опоздал, – обтерев шляпой выступивший на лбу пот и недоуменно на нее посмотрев, Иннокентий Саввич свой монолог продолжил: – А вы знаете, ведь он всегда не в себе был, Антон Иванович. То ходит как сумрак ночной, ничем не интересуется, отчеты не проверяет, чуть ли ночную рубашку снять по утрам забывает. А потом вдруг как загорится, как придумает что-то, меня каждый день к себе требует, журналы по хозяйству выписывает, сам и в амбарах, и на поле, и на праздниках деревенских… Это у него после смерти хозяйки, Евгении Ивановны, пошло. Да… Любили ведь друг друга…

На глаза управляющего опять набежала слеза. Его руки утешающее гладили поля шляпы.

– Он по утрам ей кофей готовил, а она его по макушке гладили и в саду гуляли, да… Сиротку вот приютили, а потом и умерла. И началось все это…

– Иннокентий Саввич, может, чаю хотите? – отчего-то смущаясь, пробормотал граф.

– Ох да, благодарю, оно с дороги… очень признателен бы был, – управляющий как будто очнулся. – Вы уж меня простите, от волнений все…

– Говорите, говорите, – вмешалась Наташа, – вы очень интересно все рассказываете. – Подойдя, присела на соседнее кресло. Граф позвонил в колокольчик и распорядился насчет чая.

– Да что рассказывать. Последний год и вовсе как-то притих, хозяйство забросил и стал в город часто выезжать. А потом требования пошли. Дай, Иннокентий Саввич, две тысячи! Из оборота дай тысячу. Так и пошло. Известное дело, карты. Поглотили, увяз, в долги залез… Все с горя, с горя… да. Но сиротку как любил. Баловал, книжки да платья покупал. Как вот теперь все будет… Спасибо, спасибо, – откликнулся он на поданный Дуняшей стакан чаю и с видимым наслаждением стал его пить.

Граф с Наташей не прерывали этого священнодействия. Заницкий молча, ни на что не обращая внимания, скушал два ломтика кекса, выпил весь стакан и, аккуратно поставив его на подносик, поднял свои голубые глаза. На секунду в них промелькнуло какое-то недоумение и попытки что-то вспомнить, потом взор прояснился и он продолжал…

– Имение без моего знания заложил. После только я обнаружил да в ноги к нему – разоряете хозяйство, батюшка, а он кричать начал, плакал даже. А потом, знаете, вдруг к тетушке засобирался, повеселел опять, как бывалочи. Забегал, захлопотал. Я и то обрадовался – Феофана Ивановна добрый человек, не чужой опять же – утешит, поможет. Я так и думал, что он деньги поехал просить, кто же знал, что такое… – Иннокентий Саввич задумчиво посмотрел на шляпу, как бы решая, стоит в нее уткнуться сейчас или все-таки попозже, и, все также оценивающе на нее смотря, пробормотал: – Хотя вроде и долги уже выплачиваться начали…