Татьяна Молчанова: Дело о таинственном наследстве

– Вот если бы всегда так! Чтобы в голове не было ни одной мысли, чтобы на душе было так легко-легко, как будто я облачко, освещенное солнцем. Ведь это вот и есть, наверное, счастье! – И она закружилась вокруг себя, раскинув руки и подняв к небу голову. Подол ее платья взметал разноцветные листья, ветер вихрился-вился вокруг… Саша смотрел, как она кружится, и смеялся… А она все кружилась и кружилась, и, когда мир вокруг перестал быть различимым, Наташа остановилась, закрыв глаза, на ощупь сделала несколько шагов и спиной прислонилась к дереву. Через секунду почувствовала, как ее обнимают нежные Сашины руки.

– Вы как в том стишке, Наташенька, помните?

– В каком стишке, Саша? – Все перед закрытыми Наташиными глазами еще кружилось и мелькало или это кружение случилось от Сашиных объятий?

– На картине с пастушками: тоже дуб, и пастушка там стояла, об него облокотившись, помните?

В резко распахнувшихся Наташиных глазах вспыхнул такой страх, что граф, сам испугавшись, сильнее сжал руки.

– Наташа, что, что с вами? Плохо?

А она не могла ничего произнести, и казалось, даже не дышала, граф почувствовал, как под его руками застыло в сильнейшем напряжении ее тело.

– Милая моя, хорошая, ну что?

Наташа резко вывернулась из его объятий, обернулась, посмотрела на дерево, об которое только что облокачивалась, обхватила руками голову, как будто боясь, что она сейчас куда-то денется, потом схватила графа за рукав пальто, потянула за собой. Через секунду, подхватив юбки, она уже бежала, и графу пришлось тоже перейти на бег.

– Наташа, да что случилось? – выкрикнул он, пытаясь хоть что-то понять и совершенно ничего не понимая. Наташа выглядела почти безумной.

– Быстрее, граф, умоляю, только быстрее! – крикнула Наташа и потянула его дальше.

За двадцать минут такого бега, который сделал бы честь хорошей скаковой лошади, они умудрились примчаться к дому Феофаны. Наташа вбежала в гостиную. Там, около гобеленовой картины, она остановилась как вкопанная, растрепанная, с красными пятнами на щеках, не отдышавшаяся.

Графу оставалось только встать рядом.

– Саша, – прошептала Наташа, – вы ничего не замечаете?

– Замечаю, – ответил тот. – Что вы сначала до смерти меня напугали, а потом в вас проснулась сильнейшая страсть к изобразительному искусству, и вы помчались ее утолять.

– Граф! Посмотрите внимательно…

Он послушно всмотрелся в картину. Господи, ну что он должен тут увидеть? Ну… пастушки, поляна, дуб. Одни танцуют, другие к дереву прислонились.

– Саша! – Наталья от нетерпения топнула ногой. – Неужели вы в самом деле не видите?

– Нет! – признался граф. – А что я должен увидеть?

– Та же поляна, тот же дуб! Мы Там, в этом месте, были только что…

– …А… Ну да, как интересно, действительно… Хм, потрясающе! Но постойте-ка, Наташа, как во Франции могли наш лес изобразить?

– Господи, Саша, но отчего вы сегодня такой глупый! Ну конечно же не могли!

– Но это значит, что картину уже после мебели сюда повесили и …

Наташа, не дослушав его умозаключения, подпрыгнула на месте:

– Снимайте ее, граф, скорее!

Саша послушно снял гобелен в тяжелой раме красного дерева.

– Переворачивайте!

На задней части картины, как и в прошлый раз, когда они на нее смотрели, зелеными чернилами были выписаны строки:

– Господи! – прошептала Наташа. – Действительно так и есть. Видите, граф, счастье, счастливей будут. Не богаче, не умней, а счастливей! Нам нужно обратно. Берите лопату, кирку, что угодно. Быстрее, Саша, я не выдержу такого напряжения, господи, неужели же это так? Неужели это девятый лепесток?

Саша, уже ничего больше не спрашивая, молча вышел, ведя за собой Наташу, и повел к садовому домику. Там быстро выбрал две небольшие лопатки и, вздохнув, спросил:

– Побежали? Или все-таки верхом?

На его счастье, одна из лошадей была оседлана. Граф подсадил Наташу, и они поскакали!

Через несколько минут, буквально слетев с лошади на ходу, Наташа выкрикнула:

– Копайте, граф, здесь, – присмотревшись, она показала пальчиком на место около дуба, где стояла полчаса назад.