Диана Стаккарт - Гром среди ясного неба

Окинув меня взглядом с головы до ног, мать продолжила свою тираду с еще большим возмущением:

— Я не могла поверить, что среди этих юношей — моя дочь. Но вы оба исчезли прежде, чем я смогла поговорить с ней. Мне не оставалось ничего другого, кроме как снять комнату и ждать там вестей о вашем возвращении от подкупленного мной стражника, — продолжила она. — Не знаю, что из всего этого скандальнее всего: ее внешний вид или тот факт, что все вы оказались слепы, чтобы увидеть правду. А это что такое? — мать указала на мои повязки. — Ты поранилась?

— Да так, мелочи, — ответила я и, выдернув руку из ее хватки, расправила плечи, собрав при этом те крохи достоинства, которые у меня еще оставались. — В меня попали из арбалета, и я ударилась головой, когда разбила летательную машину мастера. И не надо винить моих собратьев за мой обман, я сделала все возможное, чтобы они оставались в неведении.

— А как насчет синьора Леонардо? — с усмешкой спросила мать, которую в гораздо большей степени интересовал ответ на ее вопрос, нежели мой рассказ о полученных увечьях. — Человек, годами рисующий мужчин и женщин, должен был узнать девицу в любом обличье!

Я раскрыла было рот, чтобы защитить Леонардо от обвинений, но наткнулась на его предостерегающий взгляд. Вместо удивления в его глазах сверкали хитрые искорки знания. Я обескуражено замолчала, не успев вымолвить и слова, чувствуя, как кровь отлила от лица.

«Не может быть», — подумала я, ответив ему умоляющим взглядом.

Но вместо того, чтобы отрицать обвинение, мастер еле заметно кивнул. Внутри меня все сжалось, как в тот миг, когда летающая машина взмыла в пустоту.

«Святые угодники! Ему все известно… Очевидно, он сразу догадался!»

Мои глаза внезапно наполнились слезами, и мне пришлось зажмуриться, лишь бы только не дать им волю. Это я была слепа, а не он. Все эти месяцы я хвалила себя за скрытность и осторожность, но обмануть Леонардо у меня не получилось. Тогда почему же он не положил конец этому опасному маскараду, если был в курсе с самого начала? Или разоблачение было бы ему самому не на руку?

Уйдя с головой в эти размышления, я даже не услышала, как он скомандовал моим товарищам:

— Подмастерья! Возьмите сложенные здесь холсты и вынесите их наружу. Отскребите их ножами от краски, чтобы они были как новые. Потом повторите это процедуру еще раз.

На лице мастера застыло такое суровое выражение, какое за ним никогда не водилось. Не допускающим возражений тоном Леонардо добавил:

— Прежде чем вы выйдете отсюда, каждый из вас даст клятву молчать о том, чему вы здесь стали свидетелями.

— Клянусь, я никому не расскажу, мастер! — воскликнул Давид, приложив руку к сердцу и кивнув мне. Остальные подмастерья тоже дали клятву. Кто-то был рассержен, кто-то удручен, кто-то остался равнодушен, но все согласились молчать.

Мастер принял их клятву довольным кивком.

— Отлично. А теперь за работу. Однако помните, что ваша клятва вечна. Если обнаружится, что кто-то из вас ее нарушил, он будет немедленно изгнан из наших рядов. Я предупрежу всех мастеров, что ему доверия нет.

Серьезность его тона не оставляла ни малейшего сомнения в том, что случись кому-то нарушить клятву, как он непременно выполнит свою угрозу. Этого было достаточно, чтобы охочие до сплетен подмастерья оставили всякое желание трепать языками. Вслед за Давидом они достали свои ножи, взяли холсты и покинули мастерскую. Когда дверь закрылась за последним из них, Леонардо повернулся ко мне.

— Мне многое надо обсудить с твоими родителями, — сказал он на удивление спокойно, особенно в свете последних событий. — Я буду благодарен, если ты заберешь Пио у конюха и доставишь его ко мне домой.

Прежде чем я успела что-либо ответить, моя мать метнула в него гневный взгляд.

— Как вы смеете приказывать моей дочери, синьор Леонардо! Вам повезло, что я решила не доводить этот вопиющий случай до сведения герцога и не разоблачать ваше бездумное попустительство. А вообще-то, почему бы и нет…

— Замолчи!

Гневный приказ, оборвавший ее на полуслове, донесся не из уст Леонардо, а из уст моего отца. Его обыкновенно спокойное и мягкое лицо было искажено яростью. Решительным шагом он подошел туда, где рядом с матерью стояла я.

— Не забывай, что Дельфина — моя дочь, и ответственность за ее счастье лежит на мне, — не терпящим возражений тоном начал он, угрожающе водя пальцем перед ее носом. — Мне есть что обсудить с синьором Леонардо, и я поговорю с ним относительно ее будущего. Ты можешь остаться и присутствовать при нашем разговоре при условии, что будешь вести себя как примерная жена, проявляя послушание и соблюдая тишину. Дельфина пойдет на конюшню забрать собаку, как ей велел мастер.