Дмитрий Леонтьев: Собор под звездами

Суббота, июнь 2005 года, С.-Петербург.

Хорошо, когда у тебя есть дом. А уж роскошный ли это особняк, квартира в городе или покосившаяся от времени избушка на окраине деревни — уже вопрос количества и качества. Главное, что он — есть. Есть то место, куда ты можешь возвращаться со своими радостями и невзгодами. Куда можешь приглашать друзей. Где можешь набраться сил после изматывающего дня. Дом, который отделяет тебя от быстротечного, и — чаще всего- безумного мира. Дом, где все устроено тобой и для тебя. Дом, где тебя ждут, или, наоборот, где ты можешь скрыться от всех. Дом, о котором вздыхал еще старик Хайям: «О, если б каждый день иметь краюху хлеба, над головою кров и скромный угол, где бы, ничьим владыкою, ничьим рабом не быть — тогда благодарить за счастье можно небо» …

У Сергея Онисина тоже когда-то был дом. Много лет назад, его родители — военные специалисты- получили распределение в Латвию, в местечко, под названием Лиепая. Там он вырос, окончил юрфак РГУ и получил должность оперативного уполномоченного в рижском УВД. А дальше было до банального просто. Горбачев и Ельцин весело и умело развалили Союз, взвалили вину друг на друга, и удалились со страниц истории в строгом соответствии с формулировкой Шиллера: «Мавр сделал свое дело, мавр может уйти». А порубленный на республики Союз начал учиться жить «по частям» И «учеба» эта была не легкая. Латвия первая вышла из состава СССР. И, наслушавшись стенаний западных пропагандистов о «тюрьме народов», для начала впала в крайний национализм. Лишившись финансирования как со стороны России, так и тут же утратившего к ней всякий интерес Запада, страна стала деградировать как экономически, так и демографически. С 1991 года было принято решение считать гражданами страны только родившихся на территории Латвии до 1941 года, а так же их прямых потомков. Все прочие автоматически превращались в «не граждан», со всеми вытекающими отсюда правами и возможностями.

Как отличному специалисту, да еще и профессионально занимающемуся единоборствами спортсмену, Онисину поначалу предложили возглавить (а проще говоря — создать из ничего), один из батальонов «Земессардзе» — военизированного подразделения минобороны. Он преподавал у учебном центре города Цесис, но вскоре сверху начали давить, требуя пройти натурализацию. В связи с «особыми заслугами» эта процедура могла стать для него не такой уж и сложной, но… Происходящее вокруг как-то… угнетало. Разделение людей на категории булгаковской «первой и второй свежести» везде малопочетно, а уж у русского офицера, чьи предки воевали с нацисткой Германией и вовсе вызывало неприятные ассоциации. И Онисин решил возвращаться в Россию. Однако, и здесь все оказалось не так уж просто. Страна, прошедшая двенадцати бальное «перестройкатресение», кардинально изменилась, но одно осталось неистребимым: четкое и монументальное расслоение на «государство» и «Родину» … Со времён крепостного права, появилась в России одна болезненная, как неправильно сросшаяся кость, особенность: население страны жило своей жизнью, власть — своей. Были они практически не совместимы, друг друга не понимали, и — чего уж греха таить?! — активно недолюбливали. После «перестройки», когда разделение на богатых и бедных вновь приблизилось к уровню приснопамятного крепостного рабства, это отчуждение вновь стало для страны болезненным. И те, и другие, мечтали о взаимной замене друг друга… Как ни странно, но у малочисленной группы «власть придержащих» шансов для этого было больше. Рабочих они предпочитали набирать из эмигрантов, на которых тратиться не надо, а если какой-то безумец посмеет заикнуться об условиях труда или уровне жизни, то с доступной двадцать первому веку скоростью, отправиться обратно в свой Узбекистан-Казахстан — Белоруссию. А вот миллионам «русскоязычных», возмечтавших после развала СССР вернуться в «родные Палестины» вид на жительство давать не спешили. Впрочем, русофобии в этой мерзости не было: в любой стране мира в последнюю тысячу лет, власть мечтала, как гласит народная мудрость, что бы народы: а) — паслись и б) — паслись молча.