Ева Прюдом - Завещание Тициана

Виргилий закончил рассказ как раз в ту минуту, когда они подошли к Пословичной улице. Он устремился к дверям скомороха и стал дубасить по ней. Ответом ему был яростный лай двух псов, но дверь никто не открыл. Он продолжал неистово стучать, властно звать. Лай собак усилился. Тишина зимней ночи был нарушена. Из окна соседнего дома высунулась голова.

— Фаустино ушел с полчаса назад.

Виргилий схватил соседа за шиворот, не давая ему исчезнуть в окне.

— Куда он отправился? — угрожающе спросил он.

— Понятия не имею. Знаю только одно: прихвати он с собой своих псов, мы могли бы спокойно спать.

Последние слова натолкнули Виргилия на мысль. Он выпустил соседа, бросился к двери комедианта и ударом ноги вышиб ее. Скрипнули петли, дверь поддалась. Из дома на улицу выскочили псы.

— За ними! Они приведут нас к Фаустино, — бросил он.

Но стоило ему сделать первый шаг, Мариетта преградила ему дорогу, вытянув руку. Она разжала кулак, на ладони лежало четыре круглых камешка разных цветов. Пошарив у него в кармане, она достала картинку.

— А как же последняя загадка? Крылатый лев?

Виргилий взял у нее рисунок и сунул в камзол.

— Позже! У нас впереди целый день. Быстрее! Собаки сейчас завернут за угол, и мы упустим их.

В холодном, влажном уснувшем городе началась утомительная гонка. Возглавляли этот странный кортеж два пса, время от времени принюхивающиеся к земле и воздуху, за ними мчались Виргилий, Пьер, Пальма, Мариетта, да так, что в ушах у них свистело. Изо рта у всех шел пар. Гонка была на износ, никто не пытался понять, куда приведут их псы, никто не подвергал сомнению их способность найти хозяина. И вот к изумлению всей честной компании, они выскочили на площадь Святого Марка. Под серебристой луной сквозь туман мягко поблескивала позолота мозаики фасада. Звезды на голубой эмали Часовой башни соперничали со своими небесными кузинами. Но как ни величественна была пьяцца в лунном свете, ни Виргилий, ни его спутники не удостоили ее ни единым взглядом. Они пересекли площадь и оказались на пьяцетте. Напротив окутанного дымкой острова Святого Георгия в небо возносились колонны Святого Марка и Святого Феодора. Четверо молодых людей взглянули вверх и не поверили своим глазам. На капители колонны у лап бронзового льва сидел Фаустино.

— Но как он туда забрался? — прошептал запыхавшийся Пальма.

— Каким-нибудь акробатическим приемом, — ответил Пьер, которому карлик устроил однажды демонстрацию своих возможностей.

— Чем, черт возьми, он там занят? — удивилась Мариетта.

— Поди узнай! — отвечал Виргилий, не спуская завороженного взгляда с гомункула.

Чего бы там ему ни требовалось от Святого Марка, Фаустино, видать, это получил, поскольку вскоре ловко ухватился за капитель и повис на ней, болтая ножками. Затем обхватил колонну руками и стал съезжать по ней, как по дереву или по веревке. Несколько секунд — и он уже стоял на восьмиугольном цоколе.

Опередив псов, желающих излить хозяину свою радость от встречи с ним, Виргилий наскочил на Фаустино. У карлика перекосилось лицо. Трудно было понять: удивлен он или недоволен. Виргилий не дал ему времени опомниться:

— Тициан убил Атику. Ты был свидетелем. Все слышал. Он догадался о твоем присутствии. Отвечай, так?

Лицо акробата снова исказилось. Он поудобнее устроился на цоколе, украшенном скульптурными группами, прислонился спиной к колонне и стал гладить псов. В этот момент подоспели остальные.

— Ну прямо Священная Инквизиция! Отвечу, только если красотка меня поцелует.

Он подставил Мариетте щеку. Виргилий в ужасе оглянулся на нее. Она шепнула ему что-то на ухо, после чего поцеловала Фаустино в щеку. Он был на седьмом небе от счастья и начал признание:

— Раз уж вас так разбирает любопытство, так и быть, скажу: да, я слышал, как художник убивал мою госпожу, но он так и не узнал об этом.

— Как? — вскричал Предом. — А мальчик на картине?

Лицо карлика выражало недоумение.

— Он изобразил на одном из своих полотен всех гостей куртизанки, — пояснил Виргилий. — Лионелло, Зорзи, Мустафу, Рибейру, Олимпию и тебя в виде ребенка.

Тот упрямо мотнул головой:

— Я больше чем уверен, что он ничего не знал о моем присутствии. В противном случае такому человеку, как он, с черной душой, ничего не стоило убить и меня. Он не мог меня изобразить. Но ведь ты забыл еще одного гостя Атики, его-то Вечеллио и представил ребенком.

— Горацио! — воскликнул Пьер. — Взрослый, конечно же, но все же сын.